Штрафники
Шрифт:
Стены квартиры завешаны документами, диаграммами добычи нефти и фотографиями неведомого мне профессора Крепса с кроткими глазами и буйной шевелюрой свободного художника. На ранних фотографиях Крепс, правда, острижен наголо. И держится в стороне от кожаных регланов, позирующих фотографу.
– Профессор был зэком?
– бестактно воскликнул я.
Юноша молча пожевал губами - я более не задавал вопросов.
Бывший заключенный Ухтлага Николай Яковлевич Крепс был родоначальником Ухтинских промыслов, их историей и славой, - это было очевидным. Во всяком случае, так явствовало из экспозиции музея. Вот Крепс, худющий, в ватнике, у первой буровой.
В другой комнате, посвященной шестидесятым годам, - Крепс, на огромной фотографии, объясняет что-то нахохлившемуся Байбакову - председателю Госплана СССР. На соседней, поменьше, обнимается с ним подле вагона с табличкой "Москва-Воркута". Далее - располневший, с обвислыми щеками Крепс. На лацкане пиджака Золотая Звезда Героя Социалистического Труда. Подле Крепса - студенты. "Первая лекция в Ухтинском индустриальном институте". Сутулящийся Крепс и школьники, повязывающие на шею профессора галстук почетного пионера.
Что ж, завидная старость!
Когда я захлопнул свой блокнот, юноша в унтах достал откуда-то еще несколько пожелтелых фотографий двадцатых годов.
– Вот этот, высокий, в косоворотке. Тихонович, бывший царский офицер. Руководитель первой геологической экспедиции в Коми... Однако, по разным причинам, его карточку не позволили экспонировать. Я показываю их неофициально. Этого потребовал, в свое время, профессор Крепс...
Доброе чувство к профессору шевельнулось во мне. Теперь я уж твердо знал, что непременно напишу о покойном энтузиасте.
Однако профессор оказался отнюдь не покойным. Я рано его похоронил. Выйдя из музея-квартиры, заметил на той же лестничной клетке еще одну темную дверь с табличкой совсем не ржавой: "Н.Я. Крепс".
– Он... э-э!.. тут живет?
Юноша подтвердил кивком.
– И с ним... можно побеседовать?
Юноша пожевал губами, и я повернул к выходу. Однако меня остановили:
– Сейчас узнаю!
Признаться, я переступил порог квартиры не без робости. Сколько раз бывал в квартирах-музеях. Теоретика воздухоплавания Жуковского, химика Зелинского - гордости и богатства России. Однако прославленных хозяев к этому времени не было в живых. Тут мне посчастливилось, впервые.
Я чувствовал себя студентом-первокурсником, пожимая твердую, как грабли, руку старика, возродившего целый край. Правда, старик очень походил на типового чудака-профессора из советских кинофильмов. Нечесаные седые кудряшки. Локоть мятого лоснящегося пиджака в мелу, в ноздре табачная крошка. Этакий рассеянный Казимир Помидорыч. Только шея, пожалуй, не профессорская. Как и руки. Тугая, красная, вровень с затылком, шея борца-тяжеловеса. И взгляд прозрачно-светлых глаз пристально-настороженный, тяжеловатый.
– Чем могу служить?
– Показав огромной дрожавшей от старости рукой на кресло, он протянул в мою сторону микрофончик, приладил шнурок от него у своего мохнатого уха.
Мы уселись друг против друга, возле большого письменного стола, загроможденного минералами, белыми, прозрачными, дымчатыми, поблескивающими обломками руд из месторождений, видимо, отысканных профессором, и я сказал, что хочу понять, что тут произошло. И, возможно, написать.
– Судя по материалам музея, вас сюда привезли... без контракта, и после этого вы стали тем, кем вы стали... Первооткрывателем... Славой Заполярья.
Профессор распрямил спину, напружинился, точно начиная очередной лекционный час. Но
– Вначале, если вы не возражаете, о происшедшем... Я много думал об этом, ибо не в моих обычаях давать в обиду детей... ибо... уф!.. наличие нефти в Коми, каковая прокламировалась в последние годы... у-уф!..
– Он поднялся вдруг молодо, рывком, подошел к огромному сейфу, стоявшему в красном углу, под картиной местного художника "Первая нефть"; долго, несколькими ключами, отпирал дверцу, принес кожаную шапку с порядковым номером на корешке "83", достал оттуда пожелтелую бумагу с официальным штампом и датой: "1964 год". Это была стенограмма выступления руководителя Госплана СССР.
Пока дверца сейфа была открыта, комнату наполнял мелодичный трезвон: "Широка страна моя родная..." Под этот трезвон я прочитал, что "в Коми промышленного газа нет" и, по авторитетному утверждению известного ученого Николая Яковлевича Крепса, в ближайшие годы рассчитывать не приходится.
– Дети не слушаются отцов, - вновь захрипел он, положив папку на место и тщательно заперев сейф, - во всем мире не слушаются, каковой потому жестоко платится... У-уф!.. Я еще в тридцать шестом году отрицал наличие нефти... правда, не здесь, совсем в другом месте, за что действительно был, как вы изволили заметить, перемещен севернее... без контракта... Считался сразу англо, и японо, и германо... у-у-уфф!..
Извините, приму таблетку, ибо... у-уф!.. Хрущев, знаете, возобновил расстрел за "экономическое вредительство"... Иван, не помнящий родства... Старый осел... Теперь расплата...
– Приоткрыл внимательный глаз, покачал крупной головой с жидковато-нечесаной копной одинокого заброшенного старика; продолжал болезненно-тяжко, со всхрипами, точно его под гору несло.
– Скажите, почему всегда бьют таланты? Именно на них прицел... Жаль Илюшу Полянского, представить себе не можете, как жаль, ибо болота Коми засасывают и первооткрывателей, каковым, без сомнения, является Илья Гаврилович. Благодаря тяжести содеянного. ...Ах, дети-дети!.. Я же сказал им, здесь лысый свод! Лы-сый...
– Он замолк вдруг, точно на стену налетел. Погас, сгорбился, достал носовой платок, вытер слезящиеся глаза.
– Страшная участь... уф!.. на финише стать прокурором своих учеников, каковой обязан... ведь от меня потребуют заключения! От меня всю жизнь чего-то требуют... А что такое сейчас зло, что такое добро?! Планку то до небес поднимут, Достоевского цитируют, то затопчут в грязь ...Расстрелять, по совести, надо не его, а меня, поскольку я допустил...
...Огромный десантный вертолет с грузом раскачивающихся под брюхом, на тросах, железных труб закинул меня в глубь тундры. На излучине Печоры, между Белым морем и речушкой Чебью, едва различил, по клубам пара над крышами, бараки. Одноэтажные, обледенелые. Управление трестом геологической разведки вообще походило на сугроб с лазом посередине. Когда кто-либо топал сапогами по дощатому коридору "сугроба", он трясся так, словно его срезали бульдозером. Вот загрохотало уж совершенно угрожающе. Оказалось, пробежал в свой кабинетик Илюша Полянский, маленький, скуластый, похожий на японца. Ввалившись в кабинет, постучал одеревенелыми пальцами по краю стола, застеленному газеткой, потом задышал на пальцы, заскорузло-темные, в трещинах. Трех пальцев на правой руке не хватает. Рубцы багровые, с синевой.