Штрафники
Шрифт:
Мужья спешили на работу,
А дети в школу. И в карман
Вы клали им по бутерброду,
Завернутому в целлофан.
Потом у лифта на площадке
вы их учили, как ходить,
В трамвай садиться, воду пить.
Чтоб только было все в порядке
И вслед глядели из окна
глазами с продымью зеленой,
Еще мерцавшей после сна
И после страсти разделенной...
Глебик читал, склонив голову набок и трудно произнося слова. Клава глядела на него, не моргая. Гонтарь притих, а Глебик продолжал:
День добрый!
– Вы бросали мне
И опускали
Чтоб утаить, что там, на дне,
Ночные шалые зарницы
Еще погасли не вполне...
Глебик замолчал, растерянно огляделся и сказал: - Все!..
– Брат Пушкин!
– с восторгом воскликнул Гонтарь.
– И в моем звене...
– Лермонтов!- поправил Глебик.
– Ну, нет!
– Лермонтова срезали в поединке.
– Не спеши! У нас тоже будет все, как в аптеке...
Было тихо, только огромная, угловатая Клава не то всхлипнула, не то вздохнула. И словно от этого всхлипа стремительно поднялась Райка и, растолкав всех, подошла к Глебику. Она успела положить руки ему на плечи, хотела не то сказать что-то, не то поцеловать, но тут в землянку влетел запыхавшийся посыльный штаба:
– Девчата, кончай ночевать! Все срочно на объекты!
– Побежал дальше.
Клава: - Полетели, девочки!..
...Летчики одни. Молча глядят на накрытый стол. Гонтарь вздохнул и медленно двинулся вдоль аккуратно заправленных коек. На одной из них поверх казенной - маленькая домашняя подушечка. Гонтарь взял с тумбочки флакон духов, поставил, пошел дальше. У полуотдернутой занавески лежало брошенное впопыхах крепдешиновое платье. Гонтарь взял его, подержал в руках, хотел повесить на место. Отвел занавеску: там у самой стены в пирамидке стояли четыре винтовки с примкнутыми штыками. На острие штыков был растянут, видно, для просушки, лифчик.
Гонтарь задернул занавеску.
– Эх, девочки, девчоночки... Ну, что делать будем?..
Братнов незаметно взглянул на часы. В землянку вбежал молоденький механик в комбинезоне:
– Вот, достал.
– Он вытащил из кармана литровую бутылку.
– Еле к вам добрался... Дорога из порта перекрыта...
Гонтарь (подходя к нему): - Молодец! В самый раз принес... Наземный персонал, сколько тебе? (И, не глядя, сунул ему деньги.)
Механик: - Куда вы столько?
Гонтарь: - Не стесняйся... заработал... и давай отсюда! Ну!
Ошалевший механик пулей вылетел из землянки. Гонтарь ставит бутылку на стол.
– Ну, что делать будем?..
– И, подумав.
– Эх, не пропадать же!
– Он взял с тумбочки губную помаду и, прикинув, провел на бутылке черту.
– Это нам, а это им оставим...
...Бутылка уже полупуста: вино почти подошло к красной черте. Но веселья за столом не прибавилось: сидят, ковыряют вилками. Санчес, с гитарой в руках, наигрывает что-то.
Гонтарь исподлобья поглядывает на Глебика. Наконец спрашивает:
– Сам сочинил?..
– Глебик, виновато:
– Сам...
Гонтарь качнул головой, протянул: - Пушкин ты, а не Лермонтов! И с начальством не пререкайся!
Тимофей - он, уже явно захмелев, сидел между Гонтарем и Братновым, поднял рюмку:
– За вашу удачу, Александр Ильич! Эх, вот был бы я командующий...
Братнов,
Гонтарь: - А такую знаешь?
– Он забрал у Санчеса гитару и запел... Гонтарь пел тихо, душевно.
Все затихли... Тимофей, привалившись грудью к столу, слушал, отбивая рукой такт. Братнов достал часы, посмотрел украдкой. Взглянул на ребят. Хотел что-то сказать, но говорить не стал. Поманил Тимофея к двери: Тима... Тут у меня часы барахлят. Бой отказал... А ты у нас мастер...
– И он отдал Тимофею часы. Тимофей взял, не глядя: - Ладно.
Братнов: - Мне тут на минуточку надо... Ну!
– Он хлопнул легонько Тимофея по плечу и, прихватив свой мешок, неслышно вышел... Тимофей проводил его рассеянным взглядом. Братнов шел по темной улице, было тихо. Где-то тревожно и тоненько жужжал "Юнкерс".
Братнов обернулся, взглянул еще раз на землянку и зашагал дальше. Тимофей вернулся к столу, что-то его встревожило... но ребята так хорошо пели.
Мысли Тимофея смешались; он присел у стола. Песня окончилась. Наступила тишина, и в тишине послышался мелодичный звон братновских часов. Тимофей вытащил часы, некоторое время смотрел на них, силясь сообразить, почему же они, "неисправные", вдруг забили; и внезапно вскочив, с криком: "Братно-ов!" - бросился из землянки.
Тимофей бежит по улице, без фуражки, фланелевка выбилась из брюк:
– Братнов!.. Дядя Саша!.. Братно-ов!
Из темноты (патруль):
– Стой! Стой! Стрелять буду!..
– кто-то схватил Тимофея. Он пытался вырваться, ему закрутили руки, он обмяк, сказал тихо и горестно: - Ушел!..
...Дорога в порт. Мы узнаем ее сразу. Но сейчас она совсем другая. Гудки машин, скрежет колес. В кузовах - зачехленные ящики, длинные сигары торпед, матросы.
Этот поток техники оттеснил в сторону одинокую фигуру в пехотной шинели, с мешком.
Кто-то из шоферов облаял его матерком, и Братнов, щурясь от грохота, и вовсе сошел с дороги.
Какое-то проклятие лежит на Руси, - позднее думал Тимофей. Гениального человека - за решеты. А организовал победу, - под матерщину, вон дороги...
На повороте от шлагбаума отделились две фигуры. Офицер и солдат с автоматом. Не слышим, о чем они спросили Братнова, но увидели, как Братнов растерялся, потом вытащил из-за борта шинели бумажку.
...Хлопнула дверца "виллиса". Из машины выскакивают лейтенант с красной повязкой и Фисюк, спешат к небольшому входу в скале. Здесь штаб. Необычное, взволнованное движение и тут. Среди этого движения Фисюк сразу увидел неподвижную фигуру особиста, приезжавшего на остров. Он был без фуражки, чем-то озабоченный.
Фисюк (лейтенанту, вполголоса): -Что случилось?
– Не знаю!..
...Они быстро идут по коридору огромного помещения, вырубленного в скале. Сводчатый потолок. Сыровато. Справа и слева - отсеки. Радиоаппаратура, телефонистки, штабные офицеры. Треск телеграфных аппаратов.
Лейтенант (у одного из отсеков): - Товарищ начальник штаба, ваше приказание...
Начальник штаба, генерал (оборачиваясь): - Наконец!.. Где вы там?..
Фисюк (не без тревоги): - Грузы вторую неделю... Пришлось самому в порт...