Штрафной батальон
Шрифт:
Гитлеровцы появились одновременно по всему фронту: и на задымленном, заволоченном сизыми клубами поле, и из оврага перед позициями пятой роты. Возникая из косматой разлезающейся наволочи, относимой ветром за околицу, они нестройной, но довольно плотной массой набегали на окраинные порядки домов и, достигнув их, с маху бросались наземь, укрывались в развалинах. Потом, переведя дух, поднимались снова и, горбясь, перебежками упрямо продвигались вперед, с каждым разом подступая все ближе и ближе к траншее штрафников.
Со своего места Павлу было
Павел тоже открыл огонь, но стрелял хладнокровно, экономно, хорошо прицелясь. В какой-то миг ему показалось, что сзади была произнесена его фамилия. Кинув быстрый взгляд через плечо, он обомлел, разглядев за спиной майора Балтуса, спустившегося в подвал в сопровождении двух автоматчиков из личной охраны. Поразили горевшие сухим страстным огнем глаза и загнанный, встрепанный вид комбата. Фуражку он, очевидно, потерял, гимнастерка истерзана, рукоятка пистолета выглядывает из кармана галифе.
Отодвинув Павла плечом от амбразуры, Балтус с минуту оценивающе прикидывал позицию взвода.
— Здесь стоять будешь, взводный! Отходить некуда, и такого приказа не жди! Последний рубеж для вас — церковь! Понял?!
— Есть, последний рубеж — церковь, гражданин майор!
— Патроны береги! И помни — стоять насмерть, до последнего! Отойдешь дальше — расстреляю!
— Слушаюсь!
— Удачи тебе!
Проводив взглядом перекрещенную ремнями спину комбата, скрывшуюся за входным проемом, Павел вновь приник к амбразуре. Гитлеровцы за это время успели скопиться и закрепиться в развалинах. Прячась в воронках и за фундаментами домов, они беспрерывно строчили из автоматов по траншее штрафников, исхлестывая ее перекрестными очередями, а потом разом вскочили и скопом бросились вперед, на позиции обороняющихся.
Но остервенелого порыва хватило фашистам только для того, чтобы одолеть половину дистанции, отделявшей их от рубежей обороняющихся. Не вынеся встречного губительного ружейно-пулеметного огня — настоящего свинцового ливня, разившего их в упор, — они вынуждены были распластаться на этой предельной для себя черте. Уцелевшие, не обращая внимания на раненых, стали поспешно отползать под защиту спасительных укрытий. Но не все. С десяток наиболее матерых вояк, невзирая на страстное стремление штрафников изничтожить, изрешетить их пулями, все же упрямо продвигались вперед.
На какой-то непродолжительный период установилось относительное затишье. Гитлеровцы, откатившись назад, собирали свежие силы для повторного броска, а штрафники добивали тех, кто не отступил и залег на полпути.
После краткой передышки фашисты повторили попытку ворваться на позиции штрафников. На этот раз они действовали осторожней, но настойчивей. Часть солдат обстреливала траншею из укрытий, а другая часть под прикрытием их огня группами, перебежками наступала. Кое-где им удалось просочиться так близко, что пришлось отбиваться гранатами. Но в конце концов и этот натиск врага был отражен.
Убравшись в развалины зализывать раны, гитлеровцы вызвали на штрафников огонь своих 105-миллиметровых
Постанывал, сидя на полу с рассеченным бедром, Хасматулин. С наспех обмотанной рукой жался под стенкой тщедушный Николаев, совсем ослабевший от большой потери крови. Опустившись на корточки, он пытался перебороть бившую его мелкую дрожь, но тщетно. Возле Хасматулина, тоже с перебитой ногой, но вдобавок еще и с задетым боком, полулежал Богданов.
Павел намеревался отправить раненых после отражения атаки, но с началом минометного обстрела от этой мысли отказался. Да и без обстрела снимать с позиций четверых солдат для транспортировки лежачих, когда каждый человек на счету и немцы могут кинуться в любой момент, было рискованно. На всякий случай послал с донесением к ротному Туманова, но тот не вернулся. Может, тоже ранен…
Хасматулин, перестав стонать, неожиданно просит совсем о другом:
— Мне бы перевязку, взводный. Прикажи, пусть сделают, а так я, в случае чего, и стрелять могу. Меня раньше срока не провожай. С кем отбиваться будете? Вон Богданов в ноги и в бок раненный, так его — конечно… А я с Фокиным пока. Он меня не бросит. Земляк.
— Силен казанский татарин! — одобрительно отзывается Гайко, набивая патронами опустевший пулеметный диск.
— Бинта бы мне, — снова просит Хасматулин, — а то крови я много потерял.
Гайко достает и перебрасывает ему свой индивидуальный пакет:
— Держи!
В это время наблюдавший за фашистами у амбразуры Махтуров дает длинную очередь.
— Зашевелились, гады!
Подхватившись, штрафники ныряют в ход сообщения, разбегаются по своим местам. Окинув взглядом опустевшее помещение, Павел вдруг замечает в дальнем темном углу еще две, помимо раненых, притаившиеся фигуры. «Да ведь это Фиксатый с Химиком!»
— А ну, марш в траншею, мерзавцы!
Химик поднимается и, пятясь по стенке к ходу сообщения, вопросительно смотрит на своего дружка. Фиксатый, не отрывая глаз от Павла, напротив, отползает вглубь, к пролому в перегородке.
— Назад, говорю! — вскидывая автомат, кричит Павел, захлестнутый волной безудержной ненависти к уползающему трусу.
Замерев, Фиксатый смотрел на Павла остановившимися глазами. В руках у него тоже была винтовка.
Хасматулин на всякий случай поднял свой автомат, поставил рожок на боевой взвод.
В следующее мгновение сорвался со своего места и, опережая события, бросился к Фиксатому Махтуров. Сграбастав того своей лапищей за воротник, поволок к выходу в траншею и вышвырнул головой вперед.
— Не стоит на такую мразь патроны расходовать. Может, еще пригодится, гад, когда немцы кинутся. Подержу их на мушке. Шлепнуть всегда успеется…
Минометы по-прежнему гвоздили позиции штрафников. Под прикрытием их огня фашисты короткими перебежками и ползком опять продвигались вперед. Забеспокоившись, Павел выбрался в траншею. Решил сам проверить людей. В такой кутерьме трудно уследить со стороны, кто убит, кто ранен, кому и где требуется незамедлительная помощь.