Штрафной бой отряда имени Сталина

Артемьев Захар Артемьевич

– Это не провал, досадная неприятность, но не провал, – успокаиваясь, говорил своим спутникам профессор Лортц, когда они шли по коридору к круглой зале. – Дайте мне только добраться до моей аппаратуры, и я усмирю этих негодяев. Русские – отвратительный материал, – с чувством произнес он, берясь за замковое колесо внутренней двери. – Заметьте, какое хорошее отношение они получали у нас, однако же ответили черной неблагодарностью! Всех их нужно будет уничтожить!

Пыхтя, общими усилиями они распахнули тяжелую дверь. Торопливо вошли внутрь, тут же принялись

затворять люк, заблокировали его и только тогда почувствовали успокоение. Ад, царивший наверху, был теперь далеко. Лортц подошел к стене и включил общее освещение. Электрический гул аппаратуры подействовал на всех успокаивающе. Потихоньку они добрели до стульев. Штандартенфюрер уселся в кресло и, расстегнув верхние пуговицы своего кителя, принялся переводить дыхание, профессор Лортц плюхнулся на стул рядом.

– Анна, девочка моя! – довольно крикнул Лортц, не оборачиваясь. – Будьте так добры, налейте мне и генералу коньяку. И не сочтите за труд, взгляните, как там поживает наш дорогой гауптштурмфюрер Иоахим Грубер. Надо бы его покормить и дать ему еще сыворотки.

– Не волнуйтесь, профессор, – громогласный голос донесся откуда-то сверху, из-под самого потолка. – Здесь теперь много еды! Ха-ха-ха! Много вкусной и питательной пищи! Я вдоволь наемся и утолю свою жажду крови! А-а, мой дорогой штандартенфюрер, вы тоже здесь?! Вы составите отдельную строчку в моем меню!

Сидя на потолке, Дракон-Грубер с удовольствием наблюдал за тем, как ужас охватывает ненавистных ему существ. Он видел, вернее, почувствовал, как обмочился генерал, а вслед за ним и профессор, как завизжали от ужаса мучители-ассистенты, сломавшие не один десяток детских судеб. Иоахим был теперь самым миролюбивым существом, ведь единственная кровь, которой он все еще алкал, была кровь этих существ:

– О, кто же там царапается своими нежными пальчиками в стальную дверь шлюза?! Шалунья Анна! Ты будешь моим первым блюдом…

Дракон-Грубер в экстазе даже не заметил, что эти свои слова он произнес вслух. Анна завизжала и присела на корточки. В глазах Дракона она увидела свою судьбу…

Эпилог. Когда летают драконы

Песня имеет силу большую,

Радость рождает в сердцах,

Отчаянье гонит, тоску смурную,

Улыбку дарит в слезах!

Немецкие егеря, числом до батальона, целенаправленно и настойчиво гнали отряд в сторону Объекта. План фашистов был прост – выгнать советских диверсантов на пустошь, а там зажать в огневой мешок и уничтожить.

Десантники бежали, не тратя силы на то, чтобы отстреливаться, на плоской как стол местности не стоило задерживаться, превосходящие силы противника при малейшем замедлении моментально взяли бы их в кольцо и уничтожили. Они бежали изо всех сил, пытаясь оторваться от погони, но свежие, хорошо отдохнувшие и сытые немцы плотно висели у них на хвосте.

– Что будем делать, Старшой?! – хрипя, спросил Конкин Седого, который бежал, отчаянно перхая. – Давай отбиваться, все равно хана! Хоть помрем красиво!

– Не

здесь… – задыхаясь, выплевывал слова Седой. Сорокалетний мужик держался из последних сил, подыхал на бегу, но держался. – Найдем высотку, оседлаем…

Они добежали до холма, километрах в пяти от Объекта. Холм этот был хорошо знаком Ивану. Именно отсюда он наблюдал за гибелью мальчика-«ангела». Странно рассудила судьба, вернув его сюда погибать. Вместе со своими товарищами по оружию.

Похоже, им все-таки удалось немного опередить егерей. Когда первые немецкие солдаты подошли к подножию холма, сводный отряд разведчиков и партизан уже успел перевести дух и приготовиться к бою.

Минут через двадцать после начала ожесточенной перестрелки склоны холма были усеяны телами убитых егерей, но и бойцов отряда полегло немало. Самым страшным было то, что боеприпасы подходили к концу. Еще пара минут такой перестрелки и… конец. Их можно будет брать голыми руками.

Конкин сидел у корней высокой сосны… Он понимал, что жить осталось совсем немного и спасения ждать неоткуда. Издалека, со стороны Объекта, доносились звуки стрельбы и взрывы, но это ничем не могло помочь гибнущему отряду. Седой, отвлекшись от дымящегося ствола автомата, повернулся к нему:

– Ты чего, Ванюша, ранен?! – обеспокоено спросил командир.

Иван не ответил. Его охватило странное оцепенение. Конкин гладил себя по нагрудному карману, внезапно глаза его загорелись. Пальцы сами потянулись к клапану, распахнули карман, выудили оттуда свисток, подаренный малышом Васькой. Он прижал конец цилиндрического свистка к губам и принялся коряво выдувать хорошо знакомую каждому советскому человеку песню:

Взвейтесь кострами, синие ночи!

Мы пионеры, дети рабочих!..

Свиста его никто, разумеется, не слышал. Краем глаза Конкин увидел, как Седой и Удальцов переглянулись, и Николай, скорчив сочувственную гримасу, едва заметно покрутил пальцем у виска. Ваня что есть духу продолжал дуть в блестящий цилиндр, уже ни во что не веря и ничего не желая, как вдруг у подножия холма раздались первые вопли. Вопли разрываемых на куски фашистов.

Иван оторвал свисток от напряженных губ и перевел дыхание. У него появилось время на передышку. Внизу, у подножия холма заработали, казалось, все стволы стрелкового оружия фашистов, так что стрельба одиночными и очередями превратилась в нестерпимый грохот. Затем, так же быстро, стрельба стала стихать, пока не угасла полностью…

– Что это?! – потрясенно спросил его Седой.

– Это наши дети, – сухо ответил ему Конкин, – разве ты не рассказал им, Николай?

– Рассказал, все рассказал, – хрипло ответил ему Удальцов. – Только, наверное, не все. Я ж и сам многого не знаю.

Они огляделись, Ваня увидел, как бойцы выцеливают мелькающих в зелени деревьев чудовищ, готовятся открыть огонь. Блестящие от пота ладони укрывшегося рядом партизана прижимали к груди ребристую гранату, круглые от испуга глаза зыркали во все стороны, кто-то рядом хрипло закашлялся, поперхнувшись собственными словами…