Штрафной бой отряда имени Сталина

Артемьев Захар Артемьевич

– Глаза поберегите, я зажигаю! – и, помедлив, спросил:

– Немцев-то поблизости нету?

– Здесь, кроме нас, вообще никого нет! – ответил Андрюша. – Давай уж, зажигай, только ты нас не бойся! Помни, что мы дети.

Дрожание кружка света, который он поначалу направил в землю, выдавало охватившее его волнение. Всмотревшись в зайчик света, ослепительно яркий вначале, Конкин дождался, пока его глаза привыкнут к нему, и только затем принялся светить по сторонам. Сначала осветил Андрюшу, тот дружелюбно кивнул ему, Иван кивнул в ответ и улыбнулся. В «белке» не было ничего неприятного, подумаешь, клыки метровой длины и роста

целых три метра! Ель напротив облепили чудовищного вида крылатые твари, он всмотрелся в них, но Васькин голос откуда-то сзади потребовал:

– На меня посвети! – Конкин услышал, как рядом вздохнул Андрюша, но послушно посветил в сторону Васьки. Ему потребовалось все его мужество и сила духа, чтобы не выронить фонарик, не закричать, сдержаться. Тем не менее разведчик застыл как истукан.

Его взгляд уперся в огромное, трех-четырех метровой высоты чудовище. Оно было похоже на жабу как две капли воды, глаза, сантиметров по сорок в диаметре блестели в свете фонаря, словно плошки, а из открытой пасти, усеянной крупными полупрозрачными острейшими зубами, выдавался длинный, метров в пять, язык. Словно щупальце какого-то морского гада, тот порхнул вокруг лица Конкина и, облепленный комарами и мухами, отправился обратно в пасть жабы.

– Вот что они со мной сделали! – величественно и громогласно заявил Васька.

Потрясенный Иван молчал. Он сглатывал воздух пересохшим ртом и пытался найти слова, чтобы не потерять контакта с этими чудовищами, которые не переставали чувствовать себя советскими детьми.

– Как же ты все-таки украл свисток, – переведя дыхание, спросил Конкин.

– Нас против партизан идти заставили, – после долгой паузы проговорил Васька. – Я с ними воевать не хотел, старался в сторонке держать. Ну, наши-то в меня стреляли, да только пули их мою кожу не пробивают. Один фашист за меня спрятался, а я его к дереву прижал! – Васька громогласно расхохотался. – Сидел на нем минут пять, немец и задохнулся. Я языком свисток у него и вытащил, язык у меня хороший – ловкий и длинный…

Уже светало, когда они закончили свой разговор. Хилая батарейка трофейного фонарика давно закончилась, но утренние сумерки уже позволяли собеседникам различать друг друга. Дети наперебой рассказывали Конкину свои истории, трагичные и леденящие кровь, а разведчик внимательно слушал их, стараясь запомнить каждое слово. Не только для того, чтобы извлечь максимум пользы, он хотел навсегда запечатлеть память об этих детях в своем сердце. Наконец они стали прощаться с Иваном. «Гарпии» теперь превратились для него в девчонок, страшная клыкастая «белка» навсегда стала серьезным пионером Андрюшей, а чудовищная жаба – хвастунишкой и шалуном Васенькой.

– И помните, мы должны доверять друг другу, – сказал им напоследок Конкин. Дети согласно закивали, разведчик хотел добавить что-то еще, как вдруг с востока послышался знакомый гул. Рев двигателей самолетов.

Они выскочили на открытое пространство и задрали вверх головы. Конкин с дрожью в душе разглядел несколько десятков крупных самолетов с красными звездами на крыльях и фюзеляже. Он чертыхнулся, совершенно не понимая, что происходит, а сидящие вокруг него на земле превращенные в чудовищ дети внезапно встрепенулись и повскакивали, а затем, словно по команде, рванулись в сторону Объекта.

– Эй, куда вы?! – недоумевая, крикнул Конкин.

– Это Свист! – убегая, провозгласил белка-Андрей. – Нас зовут обратно…

Они

полетели, поползли и поскакали, а разведчик глядел вслед им и улетающим вперед самолетам. Он выхватил из висящего на груди кожаного чехла бинокль. Всмотрелся. Там, вдали, замирая от ужаса, он увидел крохотные белые и зеленые купола раскрытых парашютов.

– Твою мать! – во весь голос выругался Конкин. – Они что там все с ума посходили?! Это же провал!

Разведчик разжал кулак и посмотрел на свою ладонь. На ней, блестя в первых лучах утреннего солнца, лежал длинный серебряный свисток.

Восстание: дети против взрослых

Приходит время – рвутся цепи,

Свободу воспевает звон,

Когда несутся к свету дети,

Последний издавая стон…

Видели самолеты и в лагере Отряда. Там тоже не спали, ожидая известий из Центра. Только ждали новостей по рации, а дождались утреннего рева с предрассветных небес. В недоумении все повскакивали с лежанок и принялись всматриваться в просветы лазури между вершинами деревьев.

– Это наши! – прокричал Удальцов, разглядев красные звезды на фюзеляжах далеких небесных гигантов. – Какого … ? Почему они здесь?! – Николай с ненавистью взглянул на Седого, но тот и сам, недоумевая, лишь развел руками. В ярости Удальцов плюнул и схватил командира за грудки. Но Седой не зря был руководителем разведывательно-диверсионного отряда. Командир Отряда имени Сталина сделал круговой взмах правой рукой, одновременно немного шагнув вперед, так что оказался рядом со своим взбунтовавшимся подчиненным. Правая рука его сжала руки Удальцова, а левой он приобнял Николая за плечи так, что окружающим казалось, будто он утешает товарища.

– Тихо, тихо, дурачок! – вполголоса проговорил он. Гул самолетов в небе уже стихал, и Николай почувствовал, что сильно перегибает палку. Он моментально разжал пальцы, Седой тут же ослабил давление правой руки и по-настоящему обнял Удальцова:

– Успокойся, я сам об этом ничего не знал. Кто-то в Центре дуркует…

Они снова посмотрели на небо. В лесу воцарилась привычная тишина, но сердца бойцов выстукивали в едином ритме, тревожном и напряженном. Внезапно тишина прервалась.

– Сюда, командир! – из землянки высунулась чумазая голова радиста. – Скорее!..

Из своего убежища Конкин мог видеть все происходящее как на ладони. Закусив губу от досады, он смотрел на то, как с неба сыплются десятки куполов парашютов, как с земли их крошат немецкие крупнокалиберные зенитные пулеметы, как выжившие советские солдаты прячутся на голой пустоши, тщетно пытаясь укрыться от выбегающих эсэсовцев и бронетранспортеров, стреляющих на ходу.

В небе тоже происходила настоящая бойня: транспортники без прикрытия истребителей представляли собой беззащитную добычу, и быстро подоспевшие немецкие МЕ-109 расстреливали их, как мишени в тире. Сдерживая слезы обиды, Конкин увидел, как сверху, из-за облаков, прямо на беззащитных транспортников упал хищный «мессершмит», скорострельной пушкой расстрелял транспортник, тот, дымя, полетел к земле, взорвался… Иван держался от бойни на значительном удалении, понимая, что теперь немцы обязательно устроят масштабную войсковую операцию для поиска и тотального уничтожения десантников. Вздохнув, он спрятал бинокль в футляр и потер свои глаза, слезящиеся от бессонной ночи, а может быть от увиденного.