Штука
Шрифт:
– И вы осознали? – тихо спросил я.
Но Матвеич не слушал меня, продолжая свой монолог:
– Пойми главное: слабость – это вечное детство. Счастье, когда ты можешь честно сказать себе: этого я не могу, это мне не по плечу. Раз и навсегда отказаться от борьбы, от вечной драки за какие-то эфемерные ценности, за мертвые вещи, за бессмысленный статус, за пустое место… Ведь можно просто тихонько сидеть в своей маленькой комнате и наслаждаться тем единственным, что тебе действительно нравится. Строить модели кораблей, к примеру. Собирать марки. Без конца перечитывать любимую книгу. Главное – чтобы
– И чтобы тебя защищал от сильных мерзавцев наш доблестный Клан! – донеслось от входа.
Там стоял и улыбался Хиляк. Матвеич махнул ему рукой, а Хиляк сказал:
– Продолжайте, я не буду мешать…
Завхоз кивнул, посмотрел на меня, поправил очки. Заговорил снова:
– Ты вряд ли представляешь, каким я был лет двадцать назад. И каким мог бы быть сейчас.
Он поднял над головой испачканную машинным маслом пухлую ладонь. Сжал ее в мягкий, не очень убедительный кулак.
– Вот здесь у меня были такие люди, что двери все во все столичные кабинеты я мог пинком открывать. И кулаком этим, кстати, не одну челюсть свернул…
Я с сомнением посмотрел на не слишком убедительный кулачок, перевел взгляд на очки завхоза. Сам он больше напоминал строгую бабушку, чем высокопоставленного членовредителя.
– Не верится, да? – ухмыльнулся Матвеич. – Какова сила настоящего преображения? Меня ни один подчиненный теперь не узнал бы…
– Чего козьи морды строишь? – усмехнулся Хиляк из своего угла. – Это правда. Я тебе старые газеты покажу… И Большую Советскую Энциклопедию…
Наверное, лицо у меня здорово вытянулось, так как Хиляк с завхозом дружно засмеялись.
– После, после, – отмахнулся Матвеич. – Не в этом суть. Суть – в самом процессе. Это ведь нас интересует, верно?
Я машинально кивнул. Завхоз продолжил:
– В общем, жил один анимал, всем анималам анимал. Большой начальник, спортсмен, богач, бабник. Достиг почти самой вершины, но метил еще выше. Потому что ему всегда чего-то не хватало.
Только однажды он прочел одну книгу…
– Тайную Книгу Клана? – подхватил я.
– Библию, – не моргнув глазом, сказал Матвеич. – Прочел он ее, задумался. И поступил так, как сделал однажды один очень известный и очень сильный человек… Нет, не Иисус – Толстой Лев Николаевич, писатель и граф. Он был великий и очень проницательный человек. Кем-кем, а слабаком назвать его никак нельзя.
Только вот каким-то внутренним чутьем он ощутил ничтожность богатства и силы, и великую магию слабости. Многие считают, что он сошел с ума, другие полагают, мол, дело в неладах с семьей. Это нюансы. Главное, чего он пытался достичь – ощутить абсолютную свободу, которой мешали опостылевшие атрибуты силы: титул, собственность, слава… Думал, что, нарядившись в рубище, он приблизится к тем слабым людям, которых знал – нищим, юродивым. Но он был подлинным сильным, и так не смог преодолеть в себе того великого человека, которого мы до сих пор знаем… Представляешь – даже в попытке стать ничтожным, умирая на богом забытом полустанке, великий лишь приумножил собственное величие. Парадокс и чудо…
– А вы смогли?
– Что – смог?
– Ну, преодолеть в себе…
– Смог. Наверное, потому, что, будучи сильным, я отнюдь не был великим. Сила – это благо. А величие –
– И как все это происходило? – нетерпеливо спросил я. – Ну, куда вы ее дели – свою силу?
– Хороший вопрос. Я тоже думал – как избавиться от всего того, что меня окружало? Просто отказаться от власти и денег и пойти попрошайничать – не значит стать слабаком. Я стал бы просто нищим озлобленным анималом и от противоестественности ситуации, наверняка натворил бы бед… Надо было избавиться от той части самого себя, которая несет в себе силу….
– И?!. – со страхом и странным предчувствием я ждал продолжения.
– Я сошел с ума, – спокойно сказал завхоз.
Час от часу не легче! Неужели меня окружают психопаты?! Или надо мной попросту издеваются?!
– Это не так трудно, как кажется, – сказал завхоз, доставая третий стаканчик и разливая по новой. – По крайней мере для того волевого малого, каким я был. Всего-то и надо – убедить себя в том, что твоем теле живут двое: знакомый вам Матвеич и тот, забытый уже, анимал…
– А куда же он делся, этот, анимал?.. – пробормотал я, глядя как завхоз разливает по стаканчикам мерзкий теплый напиток.
– А его вылечили, – пояснил Матвеич, опрокинул в себя новую порцию, крякнул. – Насовсем. Он был злым, агрессивным. А потому ко мне применялись самые прогрессивные методы лечения. Чего только ни кололи, какие процедуры ни применяли – вспомнить страшно… Но вот какое дело…
Завхоз хохотнул, значительно поднял указательный палец:
– Врачам нравился добродушный Матвеич, и совершенно не нравился этот… Которого уже нет. Именно его воспринимали, как болезнь, понимаешь, в чем штука?! Вот меня и вылечили. От него. От моего прежнего сильного «Я». А потом в моей жизни появился Ловец, и в мою жизнь вошел Клан… Каково, а?
– Обалдеть! – признал я.
– То-то же, – важно сказал завхоз. – Но это моя история. Мне было, от чего избавляться – и я избавился. Но как тебе приобрести то, чего в тебе нет?.. Если б у тебя было какое-то скрытое «альтер эго», если бы его можно было развить…
Я медленно полез во внутренний карман куртки – словно кто-то властный заставил меня это сделать под страхом жестокого наказания. На стол перед моими удивительными приятелями лег стандартный картонный прямоугольник, упрятанный вмятый целлофан.
– В-вот… – пробормотал я, жадно разглядывая размазанные каракули. – Вы себя как-то там разделили… А я – просто потерял…
Не могу сказать, что откровения Матвеича мне сильно помогли. Да и моя история не добавила ясности в то, как слепить из дерьма конфетку. То есть сделать из меня – сильного.
Однако кое-что я почувствовал гораздо сильнее и явственнее, чем прежде.
Веру в самого себя. То чувство, которое заменяет нам силу, работает, как ее вполне эффективный суррогат. Говорят, случалось, вера брала верх над самой лютой силой. Но будем откровенны: это, скорее, исключение, чем правило. Мне предстояло столкнуться с силой простой и грубой, которая не станет заглядывать в душу – а попросту вывернет меня наизнанку, вытряхнет все, что ей нужно, а все остальное без сожалений смоет в нужнике.