Штука
Шрифт:
Хотя имел все основания честно сказать: «Огонь!»
И я послушно жал на рычаг.
Честно слово, хоть я и не был свидетелем ни единого смертельного исхода, но чувствовал себя пулеметчиком расстрельной команды. Люди через одного падали на пол, начинали биться в истерике, другие в ужасе наблюдали за происходящим. Специалист же удовлетворенно кряхтел и царапал что-то в журнале.
Я менял тяжелую, словно из свинца, «обойму», и ждал, когда пригонят следующую партию «подопытных кроликов».
Все это время Тома вместе
И дни напролет я, словно раб, двигал громоздкую установку, таскал тяжелые обоймы и жал на рычаг. Так я, вместе со многими другими, приближал день всеобщего кошмара, как это делали когда-то совсем другие люди.
Те, что создавали атомную бомбу.
Я думал, что хуже быть уже не может. Но вскоре меня перевели в другой бокс, теперь уже под литерой «R». Здесь шла работа над прототипом боевого устройства «раскаяние-2». Предполагалось, что попавшие под его «огонь» вражеские войска мгновенно теряют волю к победе и бодро идут сдаваться.
Устройство никак не желало работать нормально. Как тонко говорили специалисты из этого бокса, функционировало некорректно. На практике же это означало, что срабатывало оно вообще через раз, и в результате испытуемые, вместо того, чтобы, подняв руки, идти сдаваться в руки лаборантов, массово валились без сознания. И мне, вместе с такими же, как я, чернорабочими прогресса, приходилось грузить тела на носилки и откатывать в медицинский блок.
Страшно подумать, что же представляло из себя «раскаяние-1»…
Сидя на лавочке под хмурым небом мы с Хиляком устало обменивались впечатлениями. Появилось новое, не очень приятное ощущение: будто мы давным-давно смирились с происходящим, опустили руки, и просто мотаем свой бесконечный срок, даже не рассчитывая на досрочное освобождение.
Моя инициатива возымела последствия и для моих друзей: к общественно полезному труду привлекли всех. И надо сказать, им повезло меньше: их припрягли к погрузочным работам. Не знаю, злились ли за это на меня Крот с Доходягой, но Хиляк все воспринимал стоически.
– Сегодня привезли первую партию деталей для «ступора», – сказал Хиляк, тоскливо кутаясь в потертый плащ. – Единиц на пятьдесят единиц, не меньше. На хорошую армию хватит…
«Ступор» – простейшая, но первая эффективная модель оружия на основе концентрата жалости. Действует предельно просто: оглушенные им вражеские солдаты на добрых десять минут отказываются жать на курок – просто «зависают» в раздумьях о разумном, добром, вечном. Вполне достаточное время, чтобы без излишних усилий превратить их в кровавый фарш.
– Это, значит, первая поставка намечается, – сказал Хиляк. – Максимум неделя на сборку, накачку, пристрелку – и все. Считай, начало новой военной эры. Здорово, что мы приложили к этому руку, правда?
Хиляк говорил насмешливо,
Еще бы. Мало того, что слабаки потеряли все, так еще и подтолкнули человечество к новому, неизбежному конфликту. Кто удержится от возможности использовать такой мощный козырь, как наше новое оружие? Как известно, между испытанием первой атомной бомбы и ее боевым применением практически не было временного промежутка…
На меня же эта новость подействовала, как инъекция адреналина. Захотелось пробить кулаками стены, броситься на охранников, бежать куда-то с яростными криками…
Для нас, анималов, придти в бешенство – нормальное явление. Главное получить хороший пинок под зад.
Глубокий вдох, выдох. Спокойнее, спокойнее…
– Ты только ничего не предпринимай без моей команды, – тихо сказал я.
Хиляк удивленно посмотрел на меня, сказал неуверенно:
– Даже и не собирался… А что…
– И ничего не спрашивай. Жди.
12
На это надо было решиться.
Я не слишком верил бывшей подруге. Хотел бы – но доверие ушло вместе с ее прежним образом. Агент Рысь могла сколько угодно просить у меня прощения – я-то прекрасно понимал, что актриса она превосходная. Искусство обмана она усвоила мастерски.
Но другого шанса просто не было. Кто сказал, что надежда умирает последней?
Надежды уже не осталось.
Нужно просто заставить себя верить.
Во время очередного испытания «раскаяния-2», я выбрал момент и «неловко» зацепил большой стеллаж с отработанными «обоймами». Обоймы я специально складывал так, чтобы держались они «на честном слове».
Конструкция рухнула. Я никак не желал покалечиться, но, видимо, переоценил свои возможности. Меня здорово придавило, и я заорал. Даже играть особо не пришлось.
Я рассчитал правильно. Из всей моей охраны быстрее ко мне подскочила Тома.
– Есть разговор… – прохрипел я.
И отключился.
На этот раз я угадал. Придти к уложенному в постель пострадавшему бывшей подруге вполне дозволительно. Поэтому я даже не удивился, когда она зашла в медицинский бокс, где мне было отведено вполне комфортабельное койко-место.
Она зашла, одетая в просто – в джинсы и свитер. Будто старалась подчеркнуть, что ее визит не носит служебного характера. Эдакий родственный визит к больному – только кулька с фруктами не хватает.
Придвинула стул, села рядом. Неподалеку медсестра возилась с каким-то потерпевшим из числа «подопытных». Я надеялся, что она не подслушивает. И еще – что в этой импровизированной больничной палате нет вездесущих ушей. Ну, не могли же они предусмотреть все на свете?!
Я, конечно, усердно изображал тяжелобольного. Но приподняться на локте, все же, стоило некоторых усилий: возможно, что ребро-таки треснуло.