Штурм Дюльбера
Шрифт:
Он заявил, что сейчас, когда страна охвачена волнением и беспорядком, необходимо взять на себя ответственность за ее судьбу. Не возьмем мы – возьмут враги, которые только и ждут, чтобы мы занялись внутренней грызней и междоусобицами. А кончится это тем, что германцы войдут в наши дома, будут измываться над нашими женами и невестами, а по всей России прокатятся грабежи и убийства. Останавливать эту трагедию будет поздно. А сегодня мы еще можем повернуть колесо истории, потому что мы, Черноморский флот, объединены, сильны, вооружены – мы железный кулак России, которым она разгромит всех врагов.
– Потому сообщаю вам, матросы и офицеры!
Колчак сделал паузу, такую долгую, чтобы смысл его последних слов дошел до ума самого тупого матроса. И второе «ура», прогремевшее над крейсером, долго набирало силу, зато и долго не стихало.
Мало кто знал об этой старой женщине, что стояла на свежем ветру с адмиралом Колчаком. Да и лица двух высоких господ, что стояли за ее спиной, были малознакомы – лишь самые сообразительные и памятливые из офицеров и матросов вспомнили: худой – это бывший командующий, дядя царя, попавший в немилость к Гришке Распутину, а тот, кто пониже ростом, – бывший командующий авиацией.
Главное заключалось в том, что государыня императрица во плоти пришла на их корабль, пришла просить их помощи и поддержки, выделив «Императрицу Екатерину» из числа прочих дредноутов. Что судьба империи зависит сейчас от них. И когда один баталер из социалистов свистнул на слова Колчака, локтями и тумаками его затолкали в задний ряд, а потом и вовсе выкинули из строя. И это не укрылось от глаз адмирала.
Севастопольский матрос всегда чувствовал превосходство над солдатами и сухопутными людьми – он желал, чтобы его уважали и выделяли, чтобы его просили сделать революцию, свергнуть царя или изгнать германца. И его всегда просили. Прошли времена пятого года, когда глупые вороватые командиры могли кормить матросов гнилым мясом – за качеством мяса сам адмирал Колчак следил неустанно, да и для других командиров урок не прошел даром. Так что матросы были сыты, а их вольнолюбие определялось в значительной степени тем, что революционеры умели просить громче, настойчивей и со слезой. Теперь Колчак тоже отыскал козырь – императрицу.
Вряд ли его ход увенчался бы успехом, если бы он решил провозгласить царем любого из Великих князей. Покровительствовать можно женщине; покровительствовать напыщенному Великому князю – позор для революционного матроса.
– Господа матросы! Господа офицеры! – Колчак поднял ладонь, обратил ее к строю, чтобы остановить шум. – По велению государыни императрицы сегодня наш флот выходит в открытое море. Во исполнение царской воли приказываю: всем кораблям первой линии взять курс зюйд-вест! Наша цель – священный город русского православия – Константинополь. Скоро наши двенадцатидюймовки заговорят возле его стен. Ура!
Матросы кричали, заходясь в восторге, им вторили прослезившиеся офицеры. Казалось, что этот единодушный крик летит над морем к берегу, доносясь до голубых, крутых склонов Ялты.
В тот миг были забыты все идейные споры и посулы социалистов. Взятие Константинополя, священного города, стало куда более важным, чем повседневное благополучие. И подобно крестоносцам, бедным крестьянам, устремившимся к Иерусалиму следом за Петром-пустынником, матросы линкора готовы были перенести любые муки и, может, даже пожертвовать жизнью ради великой цели.
Когда Колчак, опустошенный и измотанный, спустился в каюту императрицы, чтобы пожелать ей спокойного отдыха, та
– Александр Васильевич, голубчик, – произнесла старая императрица, – на вас теперь только и надежда. Ошибиться нам нельзя.
– Согласен, Ваше Величество, – согласился Колчак. – В случае неудачи нам с вами лучше остаться за рубежом.
– Господь с вами, что вы говорите, Александр Васильевич! – почти рассердилась императрица. Но тут же улыбнулась: она полностью зависела от этого нервного подвижного адмирала с блестящими глазами.
Потом Колчак позволил себе краткий отдых, чуть более получаса. Выпив полстакана виски, он улегся на диван в своей каюте.
Глаза были прикрыты, но бешеные скачущие образы прошедшего боя настойчиво мельтешили перед глазами. Грустно, что ты не молод, думал адмирал. И некому увидеть твое тщание, оценить твой порыв и заслуженно вознаградить. Но что сокровища мира для Беккера, которому не суждено насладиться наградами и почестями, которые он заслужил…
Колчак потянулся, открыл глаза и, преодолев вспышку головной боли и головокружения, заставил себя подняться в рубку радиотелеграфа, чтобы узнать, что происходит в Севастополе.
Новости из Севастополя его обрадовали. Дредноуты первой линии Черноморского флота уже снялись с якорей и взяли курс зюйд-вест. Первый и второй отряды миноносцев шли в охранении. Немитц, который остался в Морском штабе в Севастополе, как и было уговорено, для обеспечения связи между участниками грандиозной операции, сообщил также, что как на кавказском фронте, так и в Галиции наши войска ограниченными силами двинулись вперед, преодолевая сопротивление не только противника, но и своих солдатских Советов и даже Временного правительства, которое ревниво отнеслось к инициативе генералов и адмиралов, пошедших на наступление, не согласованное с военным министром Керенским.
Больших успехов эти войска не добились, да и не могли добиться, потому что главная цель решалась только флотом Колчака.
Операция, которую предпринял адмирал и те генералы, которые знали о ней, была не только рискованной, но и недостаточно подготовленной, иными словами, была авантюрой, как ее уже называли в Генеральном штабе и в военном министерстве. Предложив в свое время этот план, Колчак, Алексеев и Иванов встретили сопротивление наверху и отказались от наступления.
Их послушанию поверили в Петрограде, а из Севастополя не поступило своевременных доносов.
Это объясняется тем, что полностью в курсе дела были лишь три человека, а частично – несколько штабных офицеров. Последние были весьма заняты повседневными делами и могли в случае надобности искренне заявить, что проводили подготовку к большим маневрам, не догадываясь, что маневры станут боевыми действиями. Все же остальные участники этого предприятия – а было их в штабах и управлениях несколько сотен человек – полагали, что участвуют в обычной штабной и интендантской деятельности – мало ли для каких надобностей требуется тройной боекомплект на линкорах, дополнительные торпеды на миноносцах либо корпия для госпитального транспорта? Наибольшие трудности возникли в связи с топливом и продовольствием, но весь расчет Колчака строился на том, что нападение будет внезапным, результаты его сокрушительными и снабжение флота возьмет на себя поверженный неприятель. Длительного похода флот, почти не обеспеченный десантом, выдержать не мог.