Штурм вулкана
Шрифт:
— Да я… да чтобы я… — захрюкал Кабан, но Зорин остановил его.
— Все, тебе пора уходить, — сказал Виктор Петрович, — сейчас сюда Рыков должен подъехать. А ты в городе не мелькай особо. Больно уж морда у тебя приметная, И смотри мне!
Кабан все понял. Сколько раз в жизни он уже ходил по лезвию ножа — не перечесть. Был и бедным, и богатым, и гонимым, и сам догонял не раз. Казалось иногда — ну, все, кранты, гнить на дне пруда с камнем на шее или простреленной головой, ан нет — проносило, да не только проносило, а выносило на самый верх, откуда потом
Выйдя из элитной бани, расположенной на окраине города, через черный ход, Кабан подумал — вот уж хрен вам. Идти сейчас в
гостиницу, сидеть взаперти в своем номере и всю ночь напролет смотреть телек? Нет уж! У Кабана была традиция — если приехал в какой город, то ему в нем обязательно нужно какую-нибудь девку трахнуть, а иначе поездка не считалась совершенной и законченной.
Кабан вышел на пустынную трассу городской окраины и стал ловить такси. Но никто не останавливался, видя его внушительную фигуру и бандитскую физиономию.
Тогда Кабан решил бросить затею с такси и пошел пешком в ту сторону, где виднелись строения. Шел он долго, матерясь и пытаясь остановить хотя бы грузовик. Но никто не хотел рисковать и везти такого громилу ночью. Да и рисковать-то особенно было некому — вскоре машин и вовсе не стало.
Изрядно избив ноги, Кабан доплелся до города, и первое, что он увидел, была сверкающая огнями вывеска диско-бара «Лагуна». Как раз то, что ему нужно. Диско-бар провинциального города, в котором можно было нажраться, подснять какую-нибудь клевую телку и с ней оторваться от души на серых гостиничных простынях. Воодушевленный мыслями о грядущих удовольствиях, Кабан толкнул двери диско-бара и вошел внутрь.
IV
Матвея Рыкова всю ночь мучили кошмары. Сначала ему снилось, что он уже генеральный директор алюминиевого комбината и все, кто раньше с пренебрежением относились к нему, теперь кланяются и заискивают перед ним. А он их по мордасам, по мордасам кулаком бьет и гонит взашей. От чувства неограниченной власти душа спящего Матвея переполнялась торжеством и сладкой истомой счастья, но тут в его снах появлялся старший Рыков. Голова его была разбита, лицо обезображено, и крупные капли густой, как шоколадный сироп, крови медленно капали на таджикский ковер, расстеленный под ногами.
— Как же так, Тима? — вопрошал старший брат замогильным голосом. — За что же ты меня убил, братишка?
— Это не я, — испуганно лепетал. Матвей, — это не я…
Он просыпался в холодном поту и вскакивал на кровати. Рядом ворчала недовольная жена, которую Рыков-младший, ворочаясь и брыкаясь в своих ночных кошмарах, едва не спихивал на пол. Матвей снова ложился и долго не мог заснуть. Он ненавидел брата за то, что тот был более удачливым и сильным, и за то, что, как казалось Матвею с самого детства бил его и унижал.
Еще в детстве родители заставляли Матвея донашивать за братом вещи, оттого ему всегда казалось, что родительская любовь распределена неравномерно и большая ее доля достается старшему
Жадность толкала Матвея на легкий путь движения наверх, предложенный Зориным, а трусливость удерживала его от этого дьявольского сговора, направленного против родного брата. В душе у Матвея остались еще какие-то зачатки совести, которые, тем не менее, позволяли ему, сидя, на месте директора по социальным вопросам и быту, бессовестно воровать все, что не было приколочено гвоздями.
Но когда дело коснулось убийства, хоть и сулящего Матвею быструю карьеру, но все-таки убийства, остатки совести вместе с природной трусливостью возбудили в душе младшего Рыкова взрывной коктейль, который и не позволял ему спать по ночам.
Но самое главное заключалось в том, что тупое и злобное существо, каковым являлся Матвей, обладало невероятно развитой интуицией и она подсказывала ему, что после того как его брата уберут, он и сам проживет недолго. И еще при всей своей жажде власти он абсолютно не понимал, как будет управлять огромным комбинатом, если даже в сфере соцкультбыта все, за что бы он ни взялся, шло наперекосяк.
Раньше Матвей мечтал сесть в кресло генерального и управлять комбинатом, но теперь, когда такая возможность появилась, он начал понимать, что не потянуть ему. Авторитета у него нет, опыта нет, да и желания большого чему-то учиться тоже нет. Он хотел сидеть в кресле и получать деньги, а не отвечать за весь комбинат. И ему стало страшно. И сказать Зорину, что он не готов согласиться на его предложение, он тоже не мог. В таких высших сферах согласия уже не спрашивали — сказали надо, так будь добр и не ломайся!
И еще Матвей очень боялся Белова. До спазмов в горле и паралича в ногах. Да, Зорину хорошо говорить, он со всех сторон прикрыт, а несчастный Матвей останется один в этом городе. Если его брата устранят, а Белова оставят в живых, то не ровен час Белов догадается, что младший Рыков связан с теми, кто убил старшего Рыкова, и самого Матвея найдут где-нибудь в лесу с перерезанным горлом.
— Мама-мама, — пробормотал в полусне Матвей.
Да спи ты уже, — толкнула его локтем в бок жена, — хватит стонать и пихаться! Мне на работу завтра в восемь вставать!
Матвею захотелось подняться и вдарить по этой наглой, намазанной дорогущими кремами морде кулаком. На работу ей вставать, гадине! Да знает ли она, что такое работа? Это он, Матвей, не без помощи старшего брата устроил своей благоверной синекуру, где она, сидя в отдельном кабинете, красила ногти, читала журналы, болтала по телефону, сплетничала с женами других начальников комбината и получала зарплату. Их отдел назывался что-то типа по работе с клиентами, с этого отдела никто ничего не спрашивал — типичные трутни в пчелином улье.