Штурман дальнего плавания
Шрифт:
Женя молчала. Она крепко сжимала руку мужа…
— Игорь Петрович, куда это ты спрятался? Пора в машину садиться, — услышал Микешин за своей спиной знакомый бас.
Он обернулся и увидел начальника пароходства Королева. Тот широко улыбался:
— Встретил жену и сына? Рад небось? — Но, взглянув на Микешина, согнал улыбку и задушевно сказал: — Знаю, Игорь Петрович… Что же сделаешь? Нет такой семьи сейчас, где бы не было своего горя… — Королев тяжело вздохнул и взял Игоря под руку. — Пошли. Сейчас все на пассажирский пароход, потом в баню —
Игорь, автоматически переставляя ноги, двинулся за начальником к машинам. По пути его радостно приветствовали старые товарищи, жали руки. Впереди он увидел Линькова.
— Ну, Юра, встретился? Где жена? — спросил Микешин, тронув его за локоть.
Линьков посмотрел на него отсутствующим взглядом и тихо проговорил:
— Нет жены. Вышла замуж в первый год войны за капитана второго ранга. И дочку взяла с собой…
У машин стоял Дробыш, нежно держа руку жены, и что-то ей говорил. Зинаида Викторовна, постаревшая, но еще полная и свежая, громко вздыхала:
— Да, Жорж. Я все понимаю. Мне тоже было так трудно…
Все сели в машины, Игорь не мог насмотреться на улицы Ленинграда.
Вот и порт. От красного здания, в котором помещалось пароходство, осталась только половина. Правое крыло разрушено. Торчат исковерканные балки, крыша провалилась, вместо задней стены — груда кирпичей. Кто работал здесь во время бомбежки?
Машины проехали главные ворота. Пусто и тихо в порту. У семнадцатого причала стояло нарядное пассажирское судно. Казалось, что пароход уходит в рейс. Морякам предоставили на нем каюты первого класса.
В курительном салоне собрались почти все моряки. Говорил Королев:
— Вы, товарищи, теперь отдыхайте. Поживете с недельку на этом судне, пройдете медицинскую комиссию. Решим, кому из вас нужно лечение или курорт. А остальные… Что же делать, работать придется. Отпусков не дам.
— Работать? Плавать пойдем, Максим Иванович? — радостно переспросил начальника пароходства Микешин.
— Ну а куда ж больше? Плавать, конечно. Флот принимать нужно. А тебе что — дома хотелось посидеть?
— Я уж не знаю, что мне больше хочется: дома посидеть или на судно идти, — улыбнулся Игорь. — И то и другое как сказка. Никак не могу еще поверить, что мы вернулись.
Королев вкратце рассказал о предстоящих делах пароходства и отпустил всех к родным.
Когда Микешин вошел к себе в каюту, Юрка бросился к нему навстречу:
— Папа, как ты долго! Прямо невозможно было тебя ждать. Можно мне посмотреть пароход?
— Пойди посмотри, сынок, только не задерживайся.
— И не упади в воду, — добавила Женя.
Юрка убежал, Игорь обнял жену. Так они сидели, счастливые оттого, что вновь обрели друг друга, и молчали. Нужно было сказать многое, но говорить не хотелось.
Игорь думал о том, что его мечты сбываются. Скоро он снова пойдет плавать, наяву услышит грохот якорного каната, звук судового свистка, вдохнет солоноватый запах
Микешин вздрогнул.
— Очень соскучилась? — спросил он Женю.
Она ничего не ответила… Игорь почувствовал на своей щеке слезу, упавшую с Жениных ресниц…
Он достал из кармана коричневую записную книжку:
— Это единственный подарок, который я могу сделать тебе за четыре года. Здесь моя жизнь и моя любовь к тебе. Ты почитай ее когда-нибудь…
Поздно вечером Игорь вышел покурить на палубу. Наступала светлая ленинградская ночь. В порту зажглись огни. Ветер совсем затих. Вода Морского канала потемнела и стала гладкой, как стекло. С Невы доносились гудки буксиров. Микешин курил и вдыхал прохладный воздух родного города.
Жизнь начиналась снова…
Незнакомый подполковник, приехавший из Германии, разыскал Горностаева и передал ему записку от замполита «Днепра» Зубова. Он писал:
«Дорогой Павел Дмитриевич! Я надеюсь, что вы живы и мое письмо попадет к вам. Пишу вам из госпиталя во Львове, где нас заботливо «приводят в порядок» после Маутхаузена. Что там мы пережили, описывать не стану. Страшно вспомнить. Расскажу при встрече. Осталось нас в живых из шести трое: Каминский, Уськов и я. Остальные погибли в марте при американской бомбежке города. Американцы бомбили, а эсэсовцы расстреливали под эту марку.
Мы, наверное, тоже погибли бы, да в это время были на работе в каменоломнях. Состояние наше пока неважное. Очень слабы. Подполковник, который должен передать вам это письмо, обещал зайти к моим. На всякий случай очень прошу вас сделать то же. Пусть не беспокоятся. Скоро увидимся. Большой привет всем нашим. До свидания».
Микешин, услышав о гибели товарищей, долго сидел, уставившись в одну точку.
Чумаков погиб. Игорь вспоминал годы, проведенные в Риксбурге. Он видел живые глаза Константина Илларионовича, улыбку, слышал его негромкий спокойный голос: «Ничего, ребята. Еще поплаваем. Отпразднуем нашу победу в лучшем ленинградском ресторане». Он ни минуты не сомневался, что так будет. Верил и в других вселял эту веру. Настоящий коммунист. Нет Ларионыча! Не скажет он больше: «Эх, Игорь, Игорь! Ну чего ты мне наговорил? Думать надо. Вот слушай…»
Спустя четыре дня Микешин с женой и сыном уехал на две недели в пароходский дом отдыха.
В кабинет Максима Ивановича Королева, держа в руках объемистую папку, вошел начальник отдела кадров, маленький человек с узким лбом, бесцветными глазами, одетый в синие галифе и зеленый китель.
— Прошу разрешения! — по-военному сказал он и, не дожидаясь ответа, сел в кресло.
— Что у вас, Борис Васильевич? — спросил Королев.
— Вы отдали распоряжение, Максим Иванович, этих… ну, что приехали из Германии… — нервно начал начальник отдела кадров, — посылать их на суда. Так?