Штурман дальнего плавания
Шрифт:
— Ну, чего стучишь? Что у тебя? — шевеля усами и делая страшное лицо, проговорил дядя Вася, но в глазах его светилось доброе лукавство. Я протянул ему направление. Елисеев сгреб его худой, с длинными пальцами, рукой. Я продолжал ждать. Наконец дядя Вася снова открыл окно и сунул мне какой-то узенький листок:
— В резерв! Отмечаться два раза в день у боцмана.
Я хотел спросить его, где найти боцмана, что это вообще за резерв и когда меня пошлют на пароход. Но окно уже захлопнулось, а больше стучать я не решался.
Вскоре
В резерве стояли кочегары, матросы, боцманы, машинисты. Находясь в резерве, я побывал на многих судах, где приглядывался к морской жизни и морякам. Познакомился с разными людьми. Здесь были такие, что всю жизнь проплавали и избороздили все водные пространства земного шара. Были люди и случайные, которые пришли на флот ради любопытства — посмотреть; некоторые стали моряками просто так, — не все ли равно, где работать? Но большинство, особенно молодежь, привлекало само море и морская работа. Я наслышался всяких историй о капитанах, о проделках матросов и кочегаров, о всезнающем дяде Васе, о ледяных штормах, о жарких, изнуряющих тропиках. Рассказывали мне и о загранице. Некоторые с восхищением, другие — с безразличием, третьи говорили о ней с ненавистью.
Боцман Гранстрем, эстонец, до революции много плававший в английском и американском флоте, на мой вопрос, как там ему жилось, ответил: «Знаешь собачья конура на двор? Вот так, еще хуже жиль».
Познакомился я и с судами. Они, как и люди, были разные. Я побывал на новых, построенных на советских заводах, прекрасных грузопассажирских теплоходах Лондонской линии, на остроносых и узких экспрессах Гамбургской линии, на больших неуклюжих «черноморцах», ходивших из Ленинграда в Черное море. Изредка в порт приходили громадные пароходы с. Дальнего Востока. Они грузились в Ленинграде и шли во Владивосток, огибая Европу, проходя Суэцким каналом и пересекая Индийский океан.
Эти суда бывали в Ленинграде один раз в год, и плавание на них считалось тяжелым, — но зато сколько интересных рассказов пришлось мне слышать от матросов с этих судов о разных экзотических городах — Александрии, Сингапуре, Коломбо.
Жизнь в порту не прекращалась ни днем ни ночью. Вся стенка Морского канала сплошь была уставлена судами под разными флагами. На причалах спешно устанавливались новые краны. Десятки автомашин, наполненных ящиками, бочками, тюками, оглашали порт гудками.
То там, то здесь виднелись новые корпуса строящихся складов. В Барочном бассейне сооружали новую лесную
При выходе из главных ворот глаза останавливались на громадной площади, окруженной забором. Это стирали с лица земли, засыпая песком, узкий грязный канальчик, куда стекали зловонные воды рядом расположенных заводов.
На этом месте должен был вырасти огромный Дворец моряка, окруженный зеленым кольцом деревьев.
Дворец моряка! Для нас…
Порт менял лицо. Страна вступала в первую пятилетку.
Я с нетерпением ждал, когда же пошлют меня на пароход. Последний разговор с Бармииым глубоко взволновал меня, и хотелось как можно скорее доказать ему, матери, Жене и всем друзьям, что я не такой, каким они меня считают, что Сахотин совсем не мой идеал и что я добьюсь права с честью вернуться в техникум.
Дней через десять после зачисления в резерв меня вызвали к дяде Васе. Я шел в отдел кадров с волнением. На какой пароход я попаду? Какой будет капитан? Какие предстоят рейсы?
Дядя Вася вручил мне приказ: «Направляется матрос второго класса Микешин И. на пароход «Гдов»».
Мне повезло. Я уже знал, что «Гдов» — лесовоз, всего только два года тому назад сошедший со стапелей Балтийского завода.
Он только что пришел в Ленинград из Англии и теперь выгружался. Многие хотели попасть на него, потому что на «Гдове» были прекрасные помещения для команды.
В управлении порта мне выдали мореходную книжку, о которой я так давно мечтал; теперь уже никто не усомнится в том, что я настоящий моряк. Большая, во весь карман, синяя книжка раскрывалась, как альбом. На обложке были вытиснены золотом перекрещенные якоря. Посередине переплета — прорезь, в которой видна моя фамилия, написанная на первом листе. Сведения о прохождении службы, названия судов, портов захода, сила машины, тоннаж — для всего этого имелись графы в мореходной книжке. В ней должна быть отражена вся жизнь моряка.
«Гдов» стоял у Железной стенки, и ажурные, напоминающие журавлей краны склоняли головы над его трюмами. Я остановился. Это мой первый настоящий пароход. Мой дом. Здесь, на этом красивом, новом судне с высокой черной трубой и палевыми мачтами, я должен найти новую семью, с которой мне придется жить, работать и отдыхать. Неуверенность в своих силах вдруг охватила меня. Ведь, в самом деле, за моей спиной фактически только яхтенное плавание и два месяца плавания на учебном судне. Смогу ли я как следует работать, стоять на руле, считать груз? Ведь многого я не знаю. Поможет ли мне кто-нибудь? Но я должен, должен суметь…