Штурман
Шрифт:
– Неплохо ты сработал, - сказал он.
Штурман вернулся к пилотам, еще ослепленный ярким светом ламп в кабине Везера. Он облокотился на боковой щиток. Самолет летел с притушенными огнями в кромешной темноте. Только моторы выбрасывали снопы бледнорозовых и голубоватых искр. Земля тоже казалась мертвой, а ведь она, наверное, дрожала от чудовищного грохота самолетов. Сидя спиной к пилоту, бортмеханик записывал на больших страницах своего журнала температуру и атмосферное давление; потом он поднялся, тяжело ступая, прошел назад и занялся переключением насосов центральных бензобаков.
– Стрелки, вы видите машины?
– спросил пилот.
– Да, - ответил хвостовой стрелок.
– Все на виду. Штурман подошел к пилоту. Слегка налегая на штурвал, тот выравнивал крены, его большие меховые сапоги на педалях
– Знаешь, - сказал пилот, на минутку приподняв маску, - все в порядке. Я все вижу.
"Ну вот, - выпрямившись, подумал штурман, - он тоже спасен. Это был самый обычный страх, но он этого не сознавал. А я, - спросил он себя немного спустя, - страшно ли мне?"
Вопрос показался ему странным. При взлете он не испытывал страха. Этот взлет был сознательным риском. Но когда пилот чуть было не врезался в этого скота, что вынырнул у них под носом, у штурмана все похолодело внутри и втайне он пожалел, что ради удовольствия помочь ближнему пустился в такую дурацкую авантюру. Но сейчас жалеть уже не о чем: жребий брошен, и никто не в силах ничего изменить.
Спокойствие, которое он теперь испытывал, было для него загадкой. Он несся вперед, как когдато над равнинами Англии во время ночных учений, и машина так же подрагивала через ровные интервалы от работы моторов; но теперь он летел навстречу врагу и должен был обратить в прах подшипниковый завод. Вместе с его экипажем четыреста пятьдесят других самолетов направлялись к Вюрцбургу, все глубже погружаясь во мрак, словно оберегавший их, и еще шестьсот самолетов должны были повернуть у Седана к Кельну, чтобы отвлечь часть контратакующих истребителей и переворошить старые развалины городамученика. Штурман не привык оставаться без дела, и он не ожидал, что его будет осаждать множество мыслей, до этого лишь смутно мелькавших в его уме. Каждый раз по мере приближения к объекту он чувствовал в словах, которыми обменивались члены экипажа, особенно стрелки, какуюто нервозность, и в конце концов она, точно холодная изморось, пробирала и его. В эту ночь ему было не по себе. Он уже не испытывал никакого любопытства. Он видел перед собою Адмирала, ощупывающего землю, и молодую женщину в свете лампы, ее глаза, похожие на узкие листья безвременника. "Не соврал ли он? подумал штурман, возвращаясь мыслями к пилоту.
– Действительно ли он видит огни или врежется в прожекторы?"
Он стал рядом с пилотом и похлопал его по плечу.
– Все в порядке?
– крикнул он, наклонившись к его маске и подняв кверху палец.
В ответ пилот только закивал своим пятачком. У него не было времени на разговоры. Ночь стояла такая темная, что с трудом можно было различить концы крыльев самолета. Чтобы удерживать тридцатитонную машину в устойчивом положении, пилоту нужно было то и дело нажимать на педали управления и не упускать силуэтик самолета с линии искусственного горизонта. Но все шло хорошо. Указатель скорости показывал двести двадцать миль. На такой высоте это должно было давать четыреста километров в час. Через несколько минут они будут над Вюрцбургом и начнется крупная игра.
– Алло, пилот, - сказал стрелок верхней турели.
– Пожар слева от нас.
Штурман уже заметил красное зарево, которое ширилось на горизонте, точно нарождавшаяся заря в прекрасный летний день; расстояние определить было трудно, но казалось, что это далеко.
– Должно быть, Кельн, - сказал Везер из своей кабины.
Согласно плану ночного налета, сначала должны были бомбить Кельн, находившийся в двухстах километрах к северозападу от Вюрцбурга. Наверное, зажигательные бомбы уже взметнули на развалинах города новые костры и часть истребителей устремилась туда, чтобы отбить атаку бомбардировщиков. Это было удачей для тех, кто летел на Вюрцбург, - противовоздушная оборона пребывала в неуверенности. И кроме того, верил ли враг в то, что над Вюрцбургом нависла реальная угроза, или считал этот маневр ложным? Чтобы обмануть штабы противовоздушной обороны, RAF направляли иногда к своим постоянным объектам несколько одиночных самолетов, которые сбрасывали по пути целые лавины фольги; на экранах радиолокаторов появлялись те же молочного цвета изображения, что и при налете бомбардировщиков. Усомниться
Мысль о том, что пылающий Кельн притягивает к себе истребителей, точно костер лесных мошек, на какоето время успокоила экипаж. Дорога была открыта.
– Вижу, - сказал пилот.
– Конечно, это Кельн.
– Вы хорошо видите, пилот?
– спросил Везер.
– Да.
Штурман нахмурился. Значит, и Везер нервничает. Может быть, он понял, что произошло при взлете? Но кто угадает, что именно испытывает человек в эти мипуты? Вдыхая кислород под своими резиновыми масками, летчики должны были говорить лишь о том, что касалось положения самолета. Остальное следовало забыть. И поскольку на такой высоте нельзя было выключить кислород, не рискуя потерять сознание, лучше хранить свои секреты при себе, потому что все слышали, о чем говорилось в микрофон, слышали даже чужое дыхание, если ктото забывал отпустить кнопку. Значит, штурману надо молчать, иначе каждый заинтересуется, почему это он старается успокоить Везера. Но Везер, видимо, чтото подозревал: зачем бы он стал расспрашивать пилота о пылающем Кельне?
Теперь штурман мог переговариваться с пилотом только взглядом и жестами, но это безмолвное сообщничество связывало их крепче, чем любые признания. Хватит с них признаний. Теперь речь шла о том, чтобы пройти над Вюрцбургом и не пролететь мимо этих подшипников, которые шли на постройку истребителей, их исконных врагов.
Первые светящие бомбы над Вюрцбургом распустились прямо перед ними, точно красные и золотые цветы фейерверка. Каждый раз побоище начиналось с празднества. Разбрасывали звезды, рассыпающиеся яркими цветами, зажигали бенгальские огни, и прожекторы шарили в небе, взметая ввысь ослепительные стрелы. Потом зажигательные бомбы накатывались волной коротких трепещущих вспышек. Декорации были как раз для балетов королясолнца, не хватало только танцоров. Но бросали фугаски, и все мгновенно менялось. Падая вниз, бомбы взрывались одна за другой, и на высоте семь тысяч метров воздушные волны встряхивали самолеты; потом взлетали на воздух нефтехранилища и склады смазочных материалов, и тяжелые клубы красного дыма раздувались и опадали под ветром. И внезапно, точно стая хищных птиц в золотых отсветах пожара, из мрака вырывались эскадры.
Самолет приближался к цели, и пилот искал среди общего скопления место поспокойней, в стороне от града бомб, падающих с неба, из зияющих бомбоотсеков.
– Бомбардир, слушаю вас, - сказал пилот.
– Курс прежний, - сказал бомбардир.
– Дорога открыта.
Наклонившись вперед к своим механизмам, бомбардир уже всматривался в пожар сквозь сетку прицела. Если пилот будет идти тем же курсом, понадобится, чтобы выйти к цели, только взять чуть в сторону - конечно, влево; но пока ради осторожности лучше немного подождать. Везер положил карандаш на столик и сунул руки в карманы. Сейчас ему нечего было делать. Когда бомбардир объявит: "Бомбы сброшены", он заметит время и через тридцать секунд прикажет взять новый курс.
– Алло, пилот, - сказал Везер.
– Запомните дальнейший курс: двести восемьдесят пять. Два, восемь,
пять.
– Понял, - ответил пилот.
– Двести восемьдесят пять.
В тот самый момент, когда бомбардир нажал спусковую кнопку и увидел, как бомбы понеслись в пламя, по самолету хлестнула очередь. Она была такой силы, что ни у кого не вырвалось ни звука; воздух сразу ринулся в фюзеляж. Самолет прошел по курсу дальше, чем следовало, и снова погрузился во мрак. У некоторых летчиков микрофоны были включены, но все молчали. Слышалось только прерывистое дыхание.
– Пилот, бомбы сброшены. Можете поворачивать. Это сказал бомбардир, но никто не узнал его голоса.
– Понял, - сказал пилот.
– Попытаюсь. И мгновение спустя добавил:
– Бортмеханик, где повреждение?
Штурман смотрел на пилота, вцепившегося в штурвал; но бортмеханик не успел ответить. Огонь вспыхнул в правом внутреннем моторе.
– Горит правый внутренний, - сказал бомбардир, скорее для очистки совести.
– Пилот, сбавьте газ в правом внутреннем и выключите зажигание. Включите огнетушитель, - добавил он после небольшой паузы.