Штурмовики
Шрифт:
– Говорю же – это первая ночь. В следующую – привели на поле, поставили палатки – такие, как стояли в Кузьминском парке. Никакого жилья. Только палатки. Самолёты и палатки – всё.
– И там вы продолжили обучение?
– Этот аэродром потом стал военным уже во время войны: Чучковский. И там уже были боевые самолёты, истребительный полк стоял. А мой друг, с которым мы потом работали, был командиром этого полка уже после войны. Представляете? То есть наш аэродром, который мы сами оборудовали, он стал… но сейчас – всё закрыли. Сейчас, например, из 20 училищ, которые были в Советском Союзе, лётных осталось
– Как было построено обучение, когда вас эвакуировали?
– Вообще-то на таком же уровне, как в столице, но, может быть, даже интенсивней. В Москве инструктора всё-таки приезжали на 8 часов работы, а тут круглые сутки они были вместе с нами. Сталин требовал, приказывал: срочно дать стране, фронту 200 тысяч лётчиков. Поняли? И все вкалывали – будь здоров!
– А как вас кормили в аэроклубе после эвакуации?
– Кормили лётчиков в аэроклубе всегда сверх головы. Я не помню, чтобы у нас кто-то голодный ходил. Всех кормили нормально.
– Как долго вы продолжали обучаться?
– Мы приехали 26 июля. А уезжали оттуда – в сентябре. Уже дожди шли. Нас разнарядили в истребительное училище в Армавире. Погрузились мы в Чучково на поезд, специальный вагон нам дали – и покатили на колёсах на юг. Немцы уже подходили к Ростову.
– Вы прибыли в это училище – и сразу началось обучение?
– Сперва мы пришли – карантин был. Привели нас в помещение: большие кучи соломы, никаких кроватей, ничего. И так – неделю. Нам сказали: вот, на соломе спите. Мы это съели. Солома – кишмя кишела огромными вшами, вот такими [показывает.]. «Карантин» это был, да… Когда мы пришли на медкомиссию – нас сразу вшей морить послали. Мылись специальным мылом.
Когда закончился этот карантин – нас распределили по эскадрильям. Наша – 5-я была, учебная. Это так называемый «полуучебный лётный отдел». Теорией мы стали заниматься в городе, прям в центре, напротив горсовета. И казармы были прямо в центре Армавира! И тут же классы были, столовая – всё. Вечером ходили по городу, маршировали на прогулку строем. Ночью – спали. Потом, когда уже немец стал подходить, теория кончилась, и нас направили на аэродром. Рядом, через дорогу железную, был аэродром. В основном учили на «И-16» и «И-15»-бис (истребители старые). Новенький стоял только один «Ил-2».
– Вы летали именно на боевых «И-15» и «И-16» – или то были учебные спарки?
– «И-16» – однокабинный самолёт, а спарки – «УТИ-4». Это садишься – а там вторая кабина и второе дублированное управление. А до этого летали на «По-2». И потом дальше «УТ-2» были. Во время вот этой учёбы, уже лётной, когда мы только приступили, поступил приказ всё училище передать в действующую армию…
– Вы ещё не отучились, а вас уже…
– …в действующую армию, в пехоту. Командование наше авиационное стало распоряжаться нашим училищем, подчиняясь командованию фронта. Нас распределили кого куда. Меня, например, на зенитный пулемёт поставили, на аэродроме. Потом, когда уже подходить стали [немцы], заняли Ростов – нас поставили на периметр, на окраины Армавира. Велели рыть окопы, землянки. Винтовки раздали. Мы уже
– Так это 1942 год уже?
– 1941-й. Да, 1941-й. Попали сразу в бомбёжку – почти всех убило… осталось несколько человек… я – в том числе.
Тут приказ Сталина: всех курсантов из лётных училищ с фронта отправить назад в училища. Ну, меня сразу тут же вывезли, направили… не только меня: собрали много, был специальный сборный пункт. Нас погрузили сперва в эшелон в Баку, а в Красноводске уже собралась большая группа всех курсантов, кого с фронта сняли. И стали разбрасывать по училищам лётным, которые уже из Москвы, из других западных районов, эвакуировались в Среднюю Азию.
Меня распределили в Тамбовское училище бомбардировочной авиации. В нём я попал к очень хорошему начальнику училища (забыл фамилию сейчас)… он известный был, толковый, потом командующим воздушной армией был во время войны. Большой человек! Но его репрессировали тогда немножко, понизили: начальником училища.
Вместе со мной учился Серёгин. Знаете такого? Нет?!
– Нет, честно говоря, не помню…
– С Гагариным погиб который геройски!
– А, вот этот?!
– Да! Вот Серёгин – он раньше меня на год кончил, в 1943-м. И получил Героя. А меня – задержали на фронт.
Мой двоюродный брат учился тоже в аэроклубе… тупой – в теории, но – хороший певец. Пел – умопомрачительно! И он меня попросил за него сдать экзамен, теорию полёта. Я был отличник, поэтому меня даже преподаватели знали и начальник УЛО (учебно-лётного отдела). Я лучший был ученик. И вот я за него сдаю. А преподаватель у него – другой был, потому что он из другой эскадрильи. Вот, сдаю экзамен этому. Ну, всё идёт нормально. И к экзаменующим входит начальник учебно-лётного отдела Антоньев, майор. Увидел меня – и говорит: «А почему курсант Беликин здесь?» А этот смотрит: «Как Беликин? Большунков!» А я же под чужой фамилией своего брата двоюродного, представляете?! Сдаю за него экзамен!
Ну, Антоньев был такой вообще очень симпатичный человек, души доброй… и он, значит, что сделал, какое наказание. Он меня выгнал из учебно-лётной заставы и поставил в команду пожарных на склады нашей школы (команда была из всяких нарушителей). Отлучил на год от учёбы. То есть он меня в самое тяжёлое время – спас от фронта, по сути дела. Представляете, что он сделал?!
А я – страшно был недоволен. Я же стремился на фронт! У нас все стремились на фронт. А он меня в наказание оставил без фронта. И это у нас считалось большим огорчением. Ну, я не знаю, как по-отечески, что ли, ко мне подошёл. Просто меня спас, короче говоря. А вот Серёгин – без всяких замечаний: он вообще был отличник учёбы.
– Вас учили на «СБ»…
– Нет, я ещё не досказал… мы – пришли на «СБ».
На нём моторы стояли – французские, не наши. У нас промышленность пока авиационная была слабой вообще. Мы к войне пришли, когда у нас, по сути дела, авиационная промышленность ещё только начала развиваться. Мы первые самолёты делали «Пе-2» (Петлякова, пикирующий был бомбардировщик); «ДБ-3» (Ильюшина), и «Илы» только начались. Представляете?! Грибовского там эти все работы… и «МиГи», и … – всё только начиналось.