Шумерский лугаль
Шрифт:
— Да, они не сомневаются, что мы простим им захват Гуэдинна, — подтвердил Эмеша.
— Значит, ты свою миссию выполнил правильно, — похвалил я, после чего добавил насмешливо: — Ты уж прости, что использовал тебя втемную! Был уверен, что такой умный человек сам догадается, зачем его посылают!
Судя по покрасневшим ушам, мои слова нехило подкорректировали его гордыню.
Кстати, у шумеров уши и глаза считаются путями попадания мудрости в человека, поэтому, изображая на барельефе умного правителя, делают их преувеличенно большими. Может быть, шумеры правы. Я вот не припомню ни одной блондинки с большими ушами.
32
Стела,
Гуэдинну обрабатывали арендаторы, живущие в двух деревнях. Они успели собрать с полей урожай овощей, так что имели полное право заплатить за пользование чужим добром. Обе деревни окружали дувалы высотой метра полтора. Башен не было даже над воротами, и караульную службу никто не нес. Этот район находится вдали от границ Шумера, поэтому о внезапных нападениях даже старики не помнили. Местность открытая, о приближении врага узнавали заранее, за несколько дней, и успевали спрятаться в городе.
На этот раз им не повезло. Я разделил свой отряд на две части и напал на обе деревни одновременно. Одним отрядом, который захватил большую из деревень, командовал сам. Мы подошли сразу с четырех сторон. На убранном поле неподалеку от деревни паслась большая отара овец под присмотром двух подростков. Завидев нас, пацаны сперва погнали отару к деревне, но быстро сообразили, что без овец добегут быстрее, и полетели, сломя голову, позабыв закрыть за собой ворота из жердей, наверное, понадеявшись, что животные последуют за ними. На их крики из домов начали выходить люди. Завидев нас, идущих по дороге к открытым воротам, сразу спрятались в домах. Появление вооруженных людей, даже если это свои, не предвещало им ничего хорошего. Разница была только в том, что свои возьмут меньше и, скорее всего, не убьют. Сейчас в деревне идет стремительное ныканье любого более-менее ценного имущества и молодых девушек и женщин. Такая вот веселая жизнь у крестьян во все времена. Даже двадцать первый век в этом плане не был исключением.
Я въезжаю в деревню на колеснице. Она у меня двухколесная, более легкая. Колеса большего диаметра, чем у местных, и с вырезами в полукругах, благодаря чему весят столько же, если не меньше, а скорость и проходимость выше. Управляюсь ей сам, без возничего. На центральной площади, где стоит маленький храм их сырцового кирпича, посвященный теперь Шаре — воскресающему и умирающему богу плодородия, покровителю Уммы — останавливаюсь. Перед входом в храм стоит старый жрец с лицом продавца ячменного пива, одетый в линялую голубую льняную рубаху. В таком возрасте обычно становятся верховным жрецом в городском храме, хотя бы в третьеразрядном. Не знаю тонкостей продвижения по служебной лестнице у шумерского жречества, но не думаю, что отличается от любой другой, так что тут или явный случай самоотречения, послушничества, или хронический неудачник, или не менее хронический
— Здравствуй, Ур-Нанше! — поприветствовал он.
Я поздоровался в ответ и, слезая с колесницы, поинтересовался:
— Откуда меня знаешь? Мы встречались ранее?
— Нет, мне о тебе рассказывали. Тебя трудно перепутать, — ответил жрец. — Да и никто другой не осмелился бы злить энси Уша.
Тон, каким он произнес имя своего правителя, подсказал мне ответ на вопрос, как жрец оказался здесь.
— А чем ты его разозлил? — задал я вопрос.
— Меня предупреждали, что ты знаешь больше, чем хотелось бы твоему собеседнику. Уверен, что тебе известен и ответ на свой вопрос, — ловко вывернулся он.
— Не знаю, но догадываюсь, — признался я.
Энси Уш славился беспринципностью. Разозлить так его мог только более беспринципный человек, если у беспринципности существует градация.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Гирнисхага, — ответил жрец.
— Можешь остаться здесь жрецом, если не сильно расстроишься, что служить придется другому богу, — предложил я.
— Я готов служить любому богу! — радостно произнес он.
— Это хорошая черта для жреца, — сказал я. — Может быть, со временем у меня найдется для тебя храм получше.
— Буду рад служить верой и правдой земному воплощению богини Нанше! — поклонившись, льстиво молвил жрец Гирнисхага.
Интересно, верит ли он, что я — воплощение бога? На дурака не похож. Подозреваю, что он всего лишь верит, что я верю, что он верит.
— В храме много людей спряталось? — спросил я.
— Он маленький. В него могут поместиться только те, кто хорошо служил богу Шаре, а таких всегда единицы, — уклончиво ответил жрец.
— Хорошо, я прикажу, чтобы храм не трогали, — пошел ему навстречу.
— Спасенные будут за тебя молиться богам! — пообещал Гирнисхага.
— Если им больше нечего будет делать, — отмахнулся я и приказал ближнему лучнику охранять храм, никого не впускать внутрь, чем сильно опечалил.
Со всех концов деревни доносились крики и плач. Мои солдаты вели себя с уммскими крестьянами так же, как уммские воины обращались с жившими здесь до этого лагашскими арендаторами. Все ценное будет отобрано, молодых женщин и девушек сперва изнасилуют, а потом вместе с маленькими детьми сделают рабами, и всех, кто будут сопротивляться, убьют, хотя я приказал, чтобы с убийствами не перебарщивали. Не потому, что мне стало жалко крестьян. Я уже давно воспринимаю людей, как персонажей компьютерной игры, созданных искусственным интеллектом. Надо будет — создаст новых. Это позволяет ладить с совестью, справедливостью, гуманностью, законностью и прочими вредными излишествами из двадцать первого века. Эти крестьяне мне нужны для очистки каналов. Увидев, насколько большую площадь занимает Гуэдинна, какие здесь хорошие земли и вместительные водохранилища, я решил не возвращать это богатство храму. Раз не захотели воевать за него, значит, не нужен им.
Я отобрал самого дерзкого из крестьян, который наверняка будет мутить остальных, и сказал ему:
— Иди в Умму и передай энси Ушу, что я вернул своё. Если ему это не нравится, пусть приходит со своим войском. Я буду ждать его здесь две недели.
Отсюда до Уммы пешком идти самое большее два дня. Столько же на обратную дорогу и пара дней на сборы. Неделю я им добавил, чтобы были уверены, что смогут застать меня врасплох, придя раньше.
— Проводите его до пограничного канала, — приказал я своим солдатам.