Шумеры. Забытый мир
Шрифт:
– Я понял и могу повторить.
– Тогда повтори.
– Сейчас повторю…
Сын все повторил, после чего отец произнес длинный монолог:
– Послушай, будь же мужчиной. Не стой на площадях, не разгуливай по садам. Когда идешь по улице, не гляди по сторонам. Будь почтителен, трепещи перед своим наставником. Когда наставник увидит в глазах твоих страх, он полюбит тебя… Ты, бродящий без дела по людным площадям, хотел бы ты достигнуть успеха? Тогда взгляни на поколения, которые были до тебя. Ступай в школу, это принесет тебе благо. Сын мой, взгляни на предшествующие
То, о чем я тебе сейчас скажу, обращает слепца в мудреца, останавливает змею, словно по волшебству… Ты изнурил мое сердце, и я отдалился от тебя и не обращал внимания на твои страхи и ропот; нет, я не обращал внимания на твои страхи и ропот. Из-за твоих жалоб, да, из-за твоих жалоб я гневался на тебя, да, я гневался на тебя. Из-за того, что ты ведешь себя не так, как подобает человеку, сердце мое было как бы опалено злым ветром. Своим ропотом ты довел меня до края могилы.
Ни разу в жизни не заставлял я тебя носить тростник в зарослях. Тростниковые стебли, которые носят юноши и дети, ни разу в жизни ты не носил их. Никогда не говорил я тебе: «Следуй за моими караванами!» Никогда не посылал я тебя на работу – пахать мое поле. Никогда я не посылал тебя на работу – мотыжить мое поле. Никогда я не посылал тебя работать в поле. Ни разу в жизни не сказал я тебе: «Ступай работать, помогай мне!»
Другие, подобные тебе, работают, помогают родителям. Если бы ты поговорил с родственниками, если бы ты ценил их, ты бы постарался их превзойти. Каждый из них выращивает по 10 кур ячменя, даже самые юные выращивают для своих отцов по 10 кур каждый. Они умножали ячмень для отцов своих, снабжали их ячменем, маслом и шерстью. Ты же, ты – мужчина лишь по своему упрямству, но по сравнению с ними ты вовсе не мужчина. Конечно, ты не трудишься, как они, ведь они сыновья отцов, которые заставляют своих сыновей трудиться, а я не заставлял тебя работать подобно им.
Упрямец, вводящий меня в гнев, – но какой человек может всерьез гневаться на своего сына? – я говорил со своей родней и увидел нечто доселе не замеченное. Слова, которые я скажу тебе, – бойся их и будь настороже, слушай внимательно. Твой коллега, твой соученик – ты не сумел его оценить. Почему ты не стараешься его превзойти? Твой приятель, твой товарищ – ты не сумел его оценить. Почему ты не стараешься его превзойти? Старайся' сравниться со своим старшим братом. Среди всех людских ремесел в нашей стране, сколько их ни определил [ни создал] Энки [бог искусств и ремесел], нет ничего труднее искусства писца, им созданного. Ведь если бы не песнь [поэзия] – а сердце песни так далеко, как далеки берега морские и берега дальних каналов, – ты бы не стал слушать моих советов, а я бы не смог передать тебе мудрость моего отца. Так распорядился судьбой человеческой Энлиль: да продолжит сын труды отца своего!
Ночью и днем я терзаюсь из-за тебя. Ночи и дни ты расточаешь в поисках наслаждения. Ты накопил много сокровищ, ты раздался, стал толстым, большим, широкоплечим, сильным и важным. Но весь твой род терпеливо ожидает, когда обрушится на тебя беда, и все будут этому радоваться, ибо ты не стремишься стать человеком.
Дальше, как и в тексте «Наставлений Шуруппака», следуют трудные для понимания пословицы и поговорки, в которых отец апеллирует к опыту минувших поколений.
Главной причиной горя отца является
Четыре тысячи лет отделяют нас от того времени, когда было создано это произведение. Как мало изменились люди – и отцы и сыновья – за эти сорок столетий! Диалог между зрелой мудростью и своевольной, непокорной, желающей незамедлительно достичь всего юностью длится и сейчас. И не был бы наш шумерский писец отцом, если бы свою речь, полную горечи и гнева, не закончил словами надежды и благословением. Заключительная часть представляет собой отцовское благословение:
От недруга твоего, который желает тебе зла, да спасет тебя бог твой Нанна.
От нападающего на тебя да спасет тебя бог твой Нанна.
Да осенит тебя человечность, да проникнет она тебе
в голову и в сердце,
Да услышат тебя мудрецы города,
Да будет имя твое прославлено в городе,
Да назовет тебя бог твой счастливым именем,
Да пребудет с тобой милость бога твоего Нанны.
И да пребудет с тобой благословение богини Нингаль!
Обучение в шумерской школе было долгим – нелегко было овладеть искусством письма. Первоначально одним знаком обозначалось целое слово, и их насчитывалось около 2000. Когда знаки приобрели фонетическое значение, их стало около 600. В зависимости от назначения надписи, ее характера, материала, который использовался для письма, были различны и размеры клинописных знаков – от монументальных, с большим искусством высеченных на камне, какие мы видим, например, на статуе Гудеа, до крошечных значков, при помощи которых на трех-четырехсантиметровой глиняной табличке размещался пространный текст хозяйственного содержания. Об уровне мастерства шумерских писцов говорит, например, тот факт, что на полоске глины шириной в 1 см они ухитрялись разместить три строчки текста.
Шумеры умели записывать числа – целые и дроби. Судя по школьным табличкам из городов Южного Двуречья, посвященным математике, искусство счета, которым владели шумеры, вышло далеко за пределы четырех арифметических действий. Шумерские ученые решали чрезвычайно сложные алгебраические и геометрические задачи. Таблички, найденные в различных поселениях и относящиеся к разным эпохам, свидетельствуют о том, что достижения шумеров в этой области, забытые в последующие века, были очень велики.
Овладев искусством письма, чтения и счета, наиболее настойчивые и способные «сыновья школы» переходили к своего рода специализации. Одни углубляли свои познания в области стилистики и грамматики, изучали литературу и сами становились авторами песен и гимнов, эпических поэм и афоризмов, притч и исторических хроник. Другие, овладев тайнами математики, посвящали себя строительному делу и архитектуре, строительству кораблей, каналов и пр. Третьи занимали должности в административном аппарате, руководили хозяйством страны.