Шурави бача
Шрифт:
– А рота где? – повертев головой, спросил Сергей.
– Да они уже с час как на ужине, – махнул рукой Петруха. – Тебя не разрешил дневальному будить, так что пошли, нам там оставят, я застрополил нашу «пайку». Пошли, браток.
– Ну, раз так, тогда пошли на королевский
ужин. Петруха заулыбался, обнимая Сергея по- дружески.
– Я знал что ты оценишь мой прогибон, ты же мой брат, а я твой, а остальное по барабану. Правда, браток?
Сергей кивнул головой в ответ. Они встали и вышли на улицу из казармы.
Темный вечер окутал клейкой чернотой всю территорию, спасали только глазищи закрепленных на
Роты уже отужинали. Из прогретого злым дневным солнцем помещения сборной железной столовой выходили последние отставшие солдаты, торопясь занять свободные места в батальонном кинотеатре под открытым небом. Сегодня, в выходной, в очередной раз показывали надоевший до чертиков фильм «Человек с ружьем». До отбоя еще оставалось часа три, и поэтому молодые, уставшие за нескончаемо длинный день, хронически не высыпающиеся солдаты-первогодки спешили на сеанс, чтобы немного поспать перед отбоем после дневных мытарств. Пока шел просмотр кинофильма, никто из старшего призыва по строгому приказу комбата Портова не мог посягнуть на их «право культурно-массового отдыха». И сонное царство молодых дорожило каждой минутой своего свободного времени. Дежурный офицер время от времени прохаживался вдоль деревянных, без спинок, лавок, внимательно всматриваясь в лица спящих, повторял:
– Не спать, смотреть хороший фильм.
– Уг-уу, – говорил кто-нибудь из толпы одинаково одетых людей и беспомощно опускал голову на свои натруженные руки, упираясь локтями в колени.
В солдатской столовой ужин был в стадии завершения. В небольшом сборном сооружении за деревянными столами сидело по два-три человека, в основном старшего призыва, лениво доедая исходящий запахом баранины коричневато-белый плов. Дневальные безобразно гремели посудой и собирали грязные столовые принадлежности, размашисто стряхивали со столов влажной толстой ветошью крошки хлеба и остатки пищи, нервно отмахивались от надоедливых серых столовских мух, нудных писклявых комаров, которые кружили скопищем над ними, пытаясь ужалить. Запах вареного бараньего мяса и смесь каких-то местных специй беспощадно раздражали желудок Сергея, как только он с Петрухой появился на пороге солдатской столовой.
– Вот это чифан, давно мы так не жрали вкусно, – сказал Сергей и посмотрел на своего друга.
– А я что говорил тебе, а ты тормоза включил, нужно было давно здесь нарисоваться, нажраться и- и-и…
– Да ладно, Петря, мы и так свое возьмем.
– Я знаю, браток, – согласился Черкас.
За отдельным, чисто вымытым и насухо вытертым
столом-десяткой, лицом к входной двери сидели два человека. Сержант Александр Иванов, замкомвзвода, уткнулся взглядом в алюминиевую тарелку и, не отрываясь, с жадностью поглощал ее содержимое, и рядовой, красавец роты, неугомонный одессит, душа- человек и балагур Николай Ольха, по-простому среди своих «Одеса». Невысокого роста, смуглый, с выпирающим кадыком на крепкой шее. Его черные жесткие кудри, коротко остриженные,
– Да-а, блин, пошел он к едрене фене. Шакал. Да плевал я на эту крысу, он мне говорит: «Куда? Духа прикрывай!» Нужен он мне, этот червяк. Тут самому сам знаешь что, тут самому бы не подохнуть.
– Ну, как там, на войне, без нас, пацаны? – усаживаясь за стол на деревянную, выскобленную до белизны лавку, заговорил Петруха, прерывая их напряженный разговор.
– Как всегда, пацаны, вы же знаете, если живы, значит все нормально, пацаны, – произнес как-то натянуто Иванов, чуть заметно улыбнувшись.
Одеса, перегибаясь через стол, протянул по очереди Сергею и Черкасу свою руку, по обыкновению, доброжелательно.
– Сегодня на облете были и попали после духов,
– пробубнил почти себе под нос Иванов.
– Где?
– Да в этом долбанном Гуль-Беле, – оживился Одеса. – Посадили на ножи нашего наводчика духи, вместе с домочадцами.
– Ну и дальше что? – подключился к разговору Черкас.
– Ну и то, – продолжил Одеса. – Там духи бачей обложили, спустились с гор, как всегда, за провиантом, ну, и конечно, баб пощупать. А им по хрену, видно, натворили и смылись; а тут мы нарисовались, да их уже тю-тю.
– Да по почерку видно, какая-то залетная банда, что их, мало в горах и в зеленке развелось, – проговорил Иванов и развел руки в разные стороны.
– Там ведь был наш наводчик, хатовец, кто-то на него вывел из кишлачных. Так забрали все, что можно было забрать, а кишлак-то этот договорной, потрошат все кому не лень, кишлачные обозленные и на нас, и на духов, ну и короче, сдали его вместе с семьей духам. А тут нарисовались мы, немного не успели. Да по почерку, скорее всего, «дикари», порезвились на славу.
– Так самое главное, – вмешался Одеса, – у этого хатовца было две ханумки, малолетки по-нашему, жены его, скорее всего, так ничего себе, но с ними уже аллах беседует. Так они их шмакнули по очереди и глотки им перерезали, курвы, перед тем как свалить, на сухаче возле кириза повесили голых. Да я бы сказал, что они ничего были при жизни, судя по их внешнему виду.
– Да у тебя только одно на уме, прекращай, не об этом сей час речь, – одернул его Иванов.
– А я что, я ничего, – обиженно промямлил Ольха.
– А этого хатовца, – продолжал Иванов, – порезали всего, поизмывались над ним от души. На лбу вырезали звезду, уши отрезали, руки вывернули, ноги перебили. Да, короче, не на что было смотреть. Они, наверное, думали, что ему хана, сделали контрольный в сердце, а пуля прошла выше. Пинцет из санчасти сказал, будет жить. Мы его с собой привезли. Ну и живучий попался, гад. – Иванов замолчал и принялся выгребать из тарелки остатки уже остывшего риса, время от времени запивая чаем.
– Ротный сказал, что пойдем в засаду, после всего, как уляжется эта история. По расчетам, они должны вернуться в Гуль-Бель. Где-то через дня три. Наш взвод пойдет. Так что готовьтесь, – поглядывая на своих друзей, вполголоса произнес Иванов.