Шуры-муры с призраком
Шрифт:
– Прошу нижайше прощения, вынужден ответить. Алло, Каролина? Тэкс! Это противоречит моим принципам. Имейте в виду, любезная, меня учили великие, на всю жизнь запомнил их слова: «Главное, не навреди!» Майя Григорьевна? Лично? Ну тогда, конечно. Хорошо.
Григорий Петрович положил трубку на стол.
– Аня, – крикнули из коридора, – ты вещи Кривоносовой сложила?
Медсестра быстро вышла из кабинета.
– Добрый день, ангел мой, – заулыбался профессор. – Как вас зовут?
– Евлампия Романова, – покорно повторила я.
– Редкое
– Проще запомнить уменьшительное имя, – подсказала я, – запишите где-нибудь на бумажке – Лампа.
– Всегда так поступаю, – обрадовался старичок, – имена никогда в голове не удерживались. В студенческие годы на меня Пирогов злился, стучал линейкой по голове и твердил: «Оловянный лоб! Изволь имя-отчество педагога зазубрить! Татарин ты, а не будущий доктор! Кабы не успехи в хирургии, гнать тебя надо было взашей». Великий человек!
– Николай Иванович Пирогов? – изумилась я. – Тот самый? Русский хирург?
– Вы его знали? – обрадовался профессор. – Может, и у Ивана Михайловича Сеченова в гостиной сиживали? Глыба! Матерый человечище.
Я поняла, что пора сматываться, и встала.
– Спасибо огромное, рада была с вами познакомиться.
– Куда вы? – всполошился Григорий Петрович. – Думаете, я умом тронулся? Душенька, я отлично помню, что советов вам не давал. У меня лишь на имена памяти нет, в остальном нынешним щелкоперам, ботоксоведам и лазероводителям я фору дам. Только и умеют, что аппараты включать. Как вас зовут, красавица?
Глава 15
– Евлампия, – вздохнула я, думая, как лучше удрать от милого, но впавшего в маразм дедули, – Романова.
– Царская фамилия, – восхитился профессор.
И тут в кабинет влетел парень в хирургической пижаме со словами:
– Анна! Немедленно выпиши рецепт Масляковой.
– Кто позволил прерывать прием? – вознегодовал старичок.
– Я думал, вы один, – забыв извиниться, сказал юноша.
– Как видите, разлюбезный друг, я занимаюсь пациенткой… э… э… напомните ваше имя?
– Евлампия Романова, – исполнила я уже надоевшую арию.
– А теперь, уважаемый коллега, хочется послушать ваше мнение в отношении данного случая, – улыбнулся Григорий Петрович. – Дама не простая, состоит в родстве с правящим монархом, ранее наблюдалась у Пирогова и Сеченова. В отношении такой особы надобен консилиум. Нуте-с!
Я собралась сказать, что мне не сто лет, я не современница великих врачей, родилась в то время, когда от них остались лишь портреты в энциклопедиях, но не успела. Парень подошел ко мне, схватил за щеку и затараторил:
– Имеем бульдожьи брыли, грыжи под глазами, избыток верхних век, опущение бровей, ослабление тургора, рот вдовы и шею черепашки.
Я уставилась на хирурга, а тот пел соловьем:
– С шеей поступим просто: сорок пять сеансов обжига лазером,
– Комки Буше, – ошалело повторила я. – Они где находятся?
– В щеках, неужели не знаете? – удивился врач. – Не предполагал, что в столице еще есть люди, не имеющие понятия о комках Буше. Никогда не тороплю пациенток, подумайте и приходите, я из вас сделаю веселую ромашку. О’кей? Так где Аня, Григорий Петрович?
– Это кто? – заморгал старичок.
– Ваша сестра, – уточнил бодрый хирург.
– Не говорите ерунды, друг мой, я всю жизнь один наследник у папеньки с маменькой, – торжественно заявил профессор.
Хирург развернулся и убежал.
– Нет, вы видели! – возмутился дедок. – Ни мне здравствуйте, ни вам до свидания. Кто он такой?
– Хирург, – вздохнула я и пощупала свои щеки.
Интересно, где эти комки Буше расположены и чем они неприятны? До сих пор я полагала, что вполне симпатична, но сейчас моя уверенность зашаталась. Шея черепашки! Вмиг вспомнилось, как выглядит рептилия, и мне стало совсем плохо.
– Как его зовут? – продолжал недоумевать профессор. – И вы кто?
– Евлампия Романова, – обреченно представилась я.
– Душенька, вы, наверное, расстроились, – зачирикал Григорий Петрович. – Совершенно не стоит. Посетивший сей кабинет ферт нес несусветную чушь. Да, у вас наблюдаются некоторые проблемы, но они скромные. Неполадок с пигментацией! Но это естественно, когда человек перешагнул на восьмой десяток.
Я икнула.
– Не впадайте в панику, – нежно сказал Григорий Петрович. – Зачем вам скальпель? Тяжелый восстановительный период, рубцы и прочий восторг. И ваш возраст, нет, нет, вы чудесно смотритесь на девятом десятке, но наркоза вам не надо, не надо! Операцию я рекомендую всем только по жизненным показаниям. Можно чудесно обойтись без ножа.
– Правда? – обрадовалась я.
– Естественно, дорогая… э… э…
– Евлампия, – услужливо подсказала я.
– Чудесное имя! – впал в восторг профессор. – У Пирогова была кошка Евлампия. Или у Сеченова? Хотя, возможно, она жила у Маркса…
Я потихоньку встала.
– Вижу, вы спешите, – засуетился Григорий Петрович, наклонился и вынул из ящика небольшой коричневый пузырек. – Прошу, откушайте.
– Что там? – предусмотрительно осведомилась я.
– Лично мной разработанный осветлитель кожи, – хитро улыбнулся дедуля, – угощаетесь – и конец истории.