Шут

Кочешкова Елена А.

– Что ты делаешь со мной?..
– Он вскочил из-за стола, едва не опрокинув жаровню. От спокойного умиротворения не осталось и следа. Странным образом слова Нар всякий раз лишали его равновесия, задевая что-то скрытое глубоко внутри. Каждое ее новое откровение было подобно острому лезвию, заново разрезающему намертво сросшиеся веки.

Две судьбы...

– О, мой шут...
– В глазах принцессы отразилось нечто похожее на жалость. Она тоже поднялась. Набросила плащ на плечи, - Пойдем, раз уж ты встал. Я не буду отвечать на твой вопрос, он лишен смысла. Ты сам все знаешь, - она покинула комнату, будучи абсолютно уверенной,

что Шут последует за ней.

'С каких это пор я стал е е шутом?', - подумал он, стараясь погасить очередную вспышку болезненного озарения. Когда, наконец, удалось справиться с собой и выйти в общий зал, Нар уже стояла у выхода и забирала сдачу из рук владельца заведения.

– Знаешь, у нас принято, чтобы мужчина платил за даму, - упрекнул он принцессу, неслышно возникнув у нее за спиной.

Нар быстро обернулась и окинула его взглядом, будто ощупала невидимыми пальцами. Убедившись, что Шут уже в порядке, она широко ухмыльнулась в ответ и шепнула ему в ухо:

– А сегодня, если ты помнишь, в роли парня у нас я.

Он приподнял бровь:

– А я кто же?

– А ты - дама, - она, не сдержавшись, расхохоталась и открыла дверь, пропуская его вперед. Шут потребовал объяснений.
– Да все просто, ты одет как воин, а у нас все взрослые мужчины-воины бреют голову и носят косы на висках, да так, чтоб видно было. И если у воина кос нет, значит, он - женщина.

Шут улыбнулся. Лицедейство было у него в крови. Может, кого другого выходка Нар и оскорбила бы, но только не его.

– Я знала, что ты не обидишься!

Слуга из трактира подвел им лошадей, и принцесса первой легко вскочила на своего точеного вороного жеребца.

– Ты выходишь из роли, маленький тайкурский воин!
– Шут тоже сел верхом.
– Мужчина должен сначала помочь даме!
– он толкнул своего коня пятками и галопом помчал по широкой улице.

Нар догнала его через пару мгновений. У нее был очень хороший скакун.

– Куда дальше?

– На Ярмарочную площадь.

– А что там?

– Увидишь! Тебе понравится...

На Ярмарочной площади по традиции каждую зиму мастера-плотники возводили для ребятни снежную крепость. Уличные сорванцы собирались в пестрые команды, где сыновья ремесленников стояли бок о бок с маленькими попрошайками или детьми купцов и по очереди штурмовали крепость. Шут остановил своего коня чуть в стороне, в тени узкого переулка, так, чтобы дети их не заметили. Нар встала рядом.

– Они тренируются?
– принцесса вытянула тонкую шею, стараясь разглядеть происходящее и вникнуть в его суть.

– Нет. Просто играют, - Шут ждал этого вопроса. Для того он и привел ее сюда.

– Просто? Война на пороге, а ваши дети играют?!

– Конечно. Что им еще остается?
– Шут отпустил поводья и спрятал озябшие руки в рукава куртки.
– Это глупая война. Белые Острова - не враг нам. Мы всегда сохраняли добрые отношения с тех пор, как Закатный Край расширил свои границы до моря и завязал торговлю с ними. У нас одни боги и похожие обычаи. С ними наш народ имеет гораздо больше общего, чем с вами. Ученые мужи говорят, у нас с островитянами одни корни. И эта война не нужна никому. Ни им, ни нам. Земель у Белых Островов хватает, это процветающее королевство. Война принесет лишь потери обеим сторонам... Никто не хочет ее. А эти дети - в особенности. Погляди на них! Погляди! Вон на того мальчика. На

эту девочку. Славные, правда? Кто из них будет жив через пару дней?..
– Шут резко обернулся к принцессе.
– Останови войну, Нар! Я знаю, ты можешь! Останови!

На них заоборачивались прохожие. Один из детей - румяный от мороза мальчик в драном кафтанчике с чужого плеча - остановился и с любопытством стал разглядывать незнакомцев в черных плащах. У него были ясные голубые глаза, в которых не отражалось ни тени страха. Шут без труда представил, как этот ребенок, потеряв разум от ужаса, бежит по горящим улицам в одной рубахе, падает и уже не встает, потому что из спины у него торчит кусок дерева длинной в локоть...

Он зажмурил глаза, чтобы отогнать видение и услышал тихий голос Нар:

– Нет. Я не могу. Это уже не в моих силах. Судьба вершится, я - лишь ее орудие. Только истинным мастерам Силы удалось бы остановить ход событий и повернуть в другое русло. Тебе удалось бы. Не будь ты просто шутом...

9

Во дворец они возвращались молча, каждый думал о своем. Шут замерз, его снедала тревога, ставшая привычной, как мозоль. Уже у самых ворот Нар обернулась к нему, во взгляде - лишь холод и презрение:

– Если я с добротой отнеслась к тебе, королевский шут, это не значит, что я буду оплакивать каждого ребенка в этом городе.

– А я и не рассчитываю, - ответил он холодно. И с удивлением отметил, как дрогнули губы принцессы: его слова, похоже, задели Нар глубже, чем она хотела.

Оказавшись в своих покоях, Шут с отвращением сорвал с себя одежду тайкуров и только потом вспомнил, что костюм мадам Сирень остался в королевских апартаментах. Идти туда не хотелось, поэтому он просто закутался в теплое меховое одеяло и сел поближе к камину. Зимой слуги постоянно поддерживали тепло в господских комнатах, но покуда хозяева отсутствовали, пламя обычно едва тлело. Однако на этот раз Шута ожидал жаркий огонь, весело танцующий на крупных сухих поленьях. Кто-то позаботился о нем, кто-то, кто хорошо знал, как сильно нуждается господин Патрик в тепле...

'Мирта...
– подумал он с благодарностью, - наверняка она. Больше некому'.

Шут знал, что ему надо встать и заняться делом - как следует размять задеревеневшее от холода и многодневного безделья тело, попрыгать и повыкручивать себя, разогнать кровь по жилам. Как бы то ни было, а терять форму, наработанную годами, было бы глупо. Но... мысли эти текли себе мимо, а сам он продолжал сидеть и греться у живительного огня.

'Вот же обленился, хвост собачий, - ругал он себя.
– Общение с принцессой явно не идет тебе на пользу, господин Патрик... Совсем размазней стал. То-то Виртуоз взялся бы сейчас за меня...' - Шут вздохнул. Столько лет прошло, а ему по-прежнему порой казалось, что он беззащитный мальчишка в руках сильного большого хозяина, который может делать с ним что угодно. Виртуоз не терпел лентяйства и не принимал оправданий вроде 'я болел, я устал'. Он просто смерил бы Шута презрительным взглядом и спросил нерадивого ученика: 'Что, опять сопли распустил, девочка моя?' И Шут бы встал. И сделал бы не один круг упражнений, как обычно, а два. В назидание. А потом еще мыл бы за всеми посуду, чистил лошадей или помогал Дале управиться с младшей дочкой. Тинне была такой болезненной, все время плакала... Иногда только Шуту и удавалось укачать ее, даже Дала разводила руками...