Шутиха-Нг-95
Шрифт:
– Мамо з Белой Церкви. С-под Киеву. А я родився у диду с бабкой в Старых Хохлах, – терпеливо пояснил Микола.
– Так ты – из старых хохлов? – подначивал третий.
– Деревенька така, – начинал злиться Микола. – Отвяжись!
– Не обидно хохлом называться? – Не унимался третий.
– Те не обидно, когда москалём кличут? – парировал Микола.
– Неа. Чё ж обидного? Я ж теперь с Москвы, – отвечал с улыбкой третий. – Москаль и есть москаль! Гордюсь!
– Так и мне не обидно. Моя ридна деревенька – Старые Хохлы. Радуюсь, поминаю…
– Чё
– Да, собирався! Усю жись собирався! – недобро отшутился Микола. – З вами москалями не охота опять баланду хлебать в Сибири. Хва с мени!
– Не, Микола, тя в НАТу не возьмут, – добродушно сказал Сашок. – Ты ж русский хохол. Какой из тя самостиец? Учился, женился, отсиделся за грабёж в Харькиве – да и подался к нам в Рассею, типа, за рубеж.
– Чё эт не возьмут в НАТу? Возьмут. Тогда мы вам, москалям, морды-то утрём, – недобро заявил Микола, прерывая дружеский треп, рявкнул:
– Хорош балакать! Айда Клауса брать!
– Прям щас? – удивился Сашок.
– Не, другой год подождём! – огрызнулся Микола. – Вылазь!
– Щас?!– воскликнули оба пассажира. – Людей на дворе полно!
– Щас! Прям щас! – отрезал Микола. – Клауса – в багаж! Димон одевайсь Морозом.
– Я?! – возмутился третий. – Куда девайсь?!
– Нет, я! – заорал Микола. – Вылазь! Шибче!
Трое парней не успели покинуть «Газель». Лобовое стекло машины мистическим образом мгновенно замерзло, покрылось изумительными узорами, словно сказочными листьями папоротника, расцветшего зимой. Стекло стало совершенно непрозрачным, засверкало искорками снежинок в отсвете уличных фонарей и праздничной иллюминации района.
Некоторое время внутри машины бандиты безмолвствовали от удивления, затем водитель Микола включил горячий обдув лобового стекла. Сашок выбрался из «Газели», пытался снаружи соскрести пластиковым скребком изморозь. Угрюмец Димон побежал проследить за Дедом Морозом, что скрылся на лыжах за углом дома.
Поздним вечером девочка Сэра и мальчуган Киса, вывалянные в грязном снегу брели по аллее проспекта, понурые, мимо праздничных, нарядных витрин магазинов, кафе, ресторанов. У девочки наливался синяк под левым глазом. Мальчуган прикладывал снежок к распухшему носу.
Странная парочка остановилась перед витриной кафе, где за столиками нарядные дети в красных картонных колпачках вместе с родителями поедали разноцветные шарики мороженого со стеклянных розеток.
– О! Вон тот мордатый к нам в подъезд таскается, – мальчуган указал пальцем на счастливое семейство за одним из столиков: папа – сытый, лощеный господин в галстуке, Олег Витальевич, банкир, с ним двое деток четырёх и пяти лет, их дородная мамаша, разодетая богато, безвкусно и пёстро, как торговка на ярмарке.
Сэра тяжко вздохнула, с тоской наблюдая через стекло за чужим праздником. Киса, увидев, что у его напарницы заплыл глаз, передал ей тающий снежок, что сам прикладывал к носу. Девочка по-своему поняла юмор, сделала вид,
– Нос разбили? – спросила она.
– Немножко, – мальчуган шмыгнул носом. – Уже прошло.
– Эскимошку бы лизнуть, – мечтательно прошептала девочка. – Холодрыга. Но эскимошку хочется, просто жуть! Сладенькую!
– А чё не хочешь под Карданом деньгу зашибать? – спросил Киса. – Тогда не будут нас гонять.
– Зашибать? – грустно усмехнулась Сэра. – Попрошайками?
– Отстегнули Кардану и – живи нормально. Ментов не бойся. У Кардана всё схвачено. Давай к ним? Простите-извините, типа, больше не будем.
– Ага, – нахмурилась Сэра, – тебя на органы сдадут, меня – на трассе выставят.
– Как это, на органы? – удивился Киса.
– На вот, – Сэра вместо ответа протянула малолетнему напарнику мятые купюры рублей, – ты почище, зайди, купи в «Бистро» горячих пирожков. Тока не мороженое!.. Я тебя прошу! Задубеем! Сосульками станем.
– Класс! Где прятала? – оживился Киса. – Гуляем!
– Праздник, – прошептала Сэра, подышала на стекло. Но вместо того, чтобы отогреться от её дыхания, слегка заиндевелое стекло расцвело белоснежными сверкающими листьями зимнего папоротника.
От удивления Сэра свела серые глазки к кончику носа, рассматривая узоры.
– Видал? – спросила она напарника. – Чудо!
Киса, небрежно отмахнувшись, убежал ко входу соседнего кафе.
Ряженый-заряженный
Железная дверь подъезда старого жилого дома «сталинского» типа была украшены синеватыми оспинами расплющенных снежков. Таинственно мерцал в синеве вечера пульт домофона. Едва светилась желтым, запылённым мхом под козырьком подъезда среди зубьев разбитого плафона тусклая лампочка. По одну сторону двери обвисала оборванная яркая бумажная гирлянда.
Послышался грохот. Дверь содрогнулась от тяжёлого удара изнутри подъезда. С металла обшивки, выкрашенного масляной охрой, осыпались прилепившиеся комья снега. Жалобно запищал сигнал открытия замка домофона. Двое молодых парней-гастарбайтеров в синих комбинезонах ремонтников спиной вперёд вынесли под руки ряженого в красный кафтан Деда Мороза. Ряженый куражился, поджимал ноги в валенках. Ремонтники донесли «Деда» до заснеженного газона, усадили задом в сугроб. Рядом поставили в снег увесистый кумачовый мешок, с оставшимися подарками.
Ряженый поудобнее уселся в сугробе, оглянулся по сторонам с безмятежной улыбкой юродивого. Один из ремонтников наклонился к нему, погрозил кулаком, но проворчал добродушно:
– Бутылкой башка дам! Не ходи туда, – и признался с тяжким вздохом. – Всех достал злой женщина! Шайтан в юбка!
– Щас милицию вызову! – завопила из нутра подъезда рассерженная дама. Переминаясь от холода с ноги на ногу, в домашних тапочках с розовыми помпончиками, она плечом придерживала распахнутую дверь, куталась в норковую шубу, зажимая одной рукой меховой ворот на груди, ладонью другой прикрывала правый опухающий глаз.