Шутки Господа

Аллен Вуди

– А я сдаю в срочную, на сутки. Считаю, за спокойствие можно отдать пару лишних центов.

– Имя Клер Розенцвейг тебе что-нибудь говорит?

– Еще бы. Клер Розенцвейг с факультета естественных наук в Брин-Море. [23]

– Естественных наук, говоришь? Ну, спасибо.

– Да за что?

– За помощь, Папа.

Я схватил тачку, рванул через мост Вашингтона, по пути заскочил к себе в контору, кое-что проверил и погнал дальше. Я ехал домой к Клер Розенцвейг и снова и снова раскладывал в голове пасьянс. И на этот раз он сошелся.

23

Колледж

Брин-Мор, штат Пенсильвания.

Клер встретила меня в прозрачном пеньюаре. Я сразу заметил, что она чем-то встревожена.

– Бог мертв. Тут была полиция. Ищут тебя. Говорят, это сделал экзистенциалист.

– Нет, детка. Это сделала ты.

– Что? Сейчас не время шутить, Кайзер.

– Это ты убила Его.

– Не понимаю.

– Ты, малыш. Не Хизер Баткис, не Клер Розенцвейг, а доктор Элен Шепард.

– Откуда ты знаешь мое имя?

– Профессор физики в Брин-Морском женском колледже. Самый молодой декан за всю историю университета. Однажды прекрасным зимним днем ты повстречала музыканта. Он играл в джазе на барабанах. Он был женат, но это тебя не остановило. Пара безумных ночек – и вот уже молодой деканше кажется, что она встретила свою любовь. Да только есть одна загвоздка. Бог. Он стоит между вами. Выясняется, что барабанщик верит в Бога. Или, по крайней мере, хотел бы верить. Но ты со своей хорошенькой ученой головкой не можешь допустить неопределенности.

– Да нет же, Кайзер, клянусь!

– И ты решаешь сделать вид, будто увлеклась философией. Тебе ясно, что это единственный способ покончить со всеми препятствиями. Избавиться от Сократа было несложно. Но на его место приходит Декарт. Тогда ты используешь Спинозу, чтобы убрать Декарта. Однако затем на твоем пути встает Кант, и ничего не остается, как избавиться и от него.

– Что ты несешь?!

– Из Лейбница ты сделала отбивную, но этого тебе показалось мало. Ты ведь понимала, что, если кто-то поверит Паскалю, тебе конец. Значит, надо, чтобы Паскаля не было. И вот здесь-то, малыш, ты допустила ошибку. Ты доверилась Мартину Буберу. Но он оказался слишком слаб. Он возвратился к Богу. И тогда ты решила избавиться от Бога своими руками.

– Кайзер, ты спятил!

– Нет, детка. Ты прикинулась пантеисткой, чтобы добраться до Него – если бы, конечно, Он существовал. А Он существовал. Вы вместе пошли на вечеринку к Шелби, и, когда Джейсона не было в комнате, ты убила Его.

– Черт побери, какой Шелби? Какой Джейсон?

– Неважно. Не все ли равно? Ведь с того вечера жизнь стала абсурдом.

– Кайзер, – ее голос вдруг задрожал, – ты не выдашь меня?

– Еще как выдам, детка! Когда убирают Всевышнего – кто-то должен отвечать.

– Кайзер, послушай, мы могли бы уехать отсюда. Куда глаза глядят, вдвоем, только ты и я. Забудем о философии. Купим домик, хочешь – займемся семиотикой.

– Извини, малыш. Это не катит.

Заливаясь слезами, она медленно спустила бретельки своего пеньюара, и я увидел перед собой обнаженную богиню любви. Казалось, вся ее плоть шептала: «Возьми меня, я твоя». Правая рука Венеры ерошила мои волосы, а левая взводила «сорок пятый» у меня за спиной. Но у «тридцать восьмого» спуск оказался лучше. И Венера выронила свою пушку, удивленно посмотрела на меня и согнулась пополам.

– Как ты мог, Кайзер?

Сознание быстро покидало ее, так что мне пришлось поторопиться:

– Манифестация

Вселенной как сложной идеи в себе в противоположность существованию внутри или вне подлинного Бытия есть концептуальное Ничто или Ничто по отношению к любой абстрактной форме существования – бывшего, будущего либо продолжающегося – и не подчиняется законам физики и динамики, а также не может быть описана в категориях, относящихся к небытию, недостаточно полному Бытию или инобытию.

Согласен, это непросто. Но думаю, она все-таки поняла, прежде чем испустила дух.

Диета

Однажды без видимых причин Ф. нарушил диету. Это случилось в обеденный перерыв, в кафе. Накануне вечером ему вдруг позвонил начальник отдела Шнабель и предложил вместе пообедать.

– Есть разговор, – сказал Шнабель. Но о чем именно – не пояснил. – Надо бы кое-что обсудить. Прийти к какому-то решению. Ну да это не к спеху. Можно и в другой раз.

Ф. охватила такая тревога, вызванная тоном Шнабеля и самим фактом вечернего звонка, что ему захотелось встретиться с шефом безотлагательно.

– Давайте пообедаем прямо сейчас, – предложил он.

– Сейчас? Уже почти двенадцать, – удивился Шнабель.

– Ах, ну да. И отлично, – сказал Ф., – отлично, тогда прямо завтра непременно пойдем в ресторан.

– Чушь! – отрезал Шнабель. – Это вовсе не обязательно. Говорю же, нет никакой спешки.

И повесил трубку.

Ф. почувствовал, что ему не хватает воздуха. Что я наделал, подумал он. Выставить себя таким болваном перед Шнабелем! В понедельник об этом будут знать все. Второй раз за месяц попадаю в идиотское положение. Не так давно Ф. застигли в копировальной, когда он копировал походку цапли. Но на самом деле предлог и не требовался, в отделе над ним посмеивались постоянно. Иногда, внезапно обернувшись, он видел перед собой тридцать-сорок высунутых языков.

Работа представлялась ему сущим адом. Начать с того, что его стол стоял в глубине комнаты, далеко от окна; и даже тот воздух, который проникал в их мрачную контору, проходил через десятки легких прежде, чем Ф. мог вдохнуть его. По утрам пробираясь на свое место, Ф. чувствовал недружелюбные взгляды, устремленные из-за гроссбухов. Он явно никому не нравился. Как-то раз некто Трауб, мелкий чиновник, учтиво кивнул ему. Но когда Ф. поклонился в ответ, лицемер швырнул в него яблоком. Этого Трауба недавно повысили. Он занял место, которое обещали Ф., и получил новый стул. У Ф. не было стула. Его стул украли много лет назад, и при существующей бюрократии нечего было и мечтать о новом. Поэтому Ф. работал стоя. День за днем, ссутулившись над пишущей машинкой, он спиной чувствовал, как сослуживцы потешаются над ним. Когда стул украли и он попросил выдать новый, Шнабель ответил: «К сожалению, ничем не могу помочь, вам придется самому попросить об этом господина министра».

– Да-да, разумеется, – понимающе кивнул Ф. и записался на высочайший прием. Но в назначенный день его не приняли. «Господин министр занят, – сообщил секретарь. – Открылись некоторые обстоятельства, и он никого не принимает». Много недель подряд Ф. снова и снова пытался попасть к министру, но безуспешно.

– Мне нужен стул, больше ничего, – объяснял он отцу. – Я вовсе не боюсь сутулости, просто когда хочешь немного передохнуть и кладешь ноги на стол, тут же падаешь.

– Ничтожество, – с презрением процедил отец. – Если бы тебя ценили, ты бы давно сидел.