Шутки Жижека. Слышали анекдот про Гегеля и отрицание?
Шрифт:
Вот почему стоит опасаться людей, которых так заботит исцеление ран других, – а если мне нравится моя рана? Точно так же непосредственное исцеление раны, нанесенной колониализмом, которое бы вернуло нас в доколониальную реальность, может оказаться кошмаром: если бы нынешние индейцы обнаружили себя в доколониальной реальности, они бы несомненно издали тот же ужасающий крик, что и Мария Магдалина.
Про Христа есть и другой замечательный анекдот: решил он как-то отдохнуть от нудной работы миссионера и чудотворца и взял небольшой перерыв, чтобы поиграть в гольф на берегу Галилейского озера в компании одного из своих апостолов. Предстояло совершить трудный удар, однако
Вот как работает фантазматическая идентификация: никто, даже сам Господь Бог, не совпадает непосредственно с тем, кто он есть; всем требуется децентрированная извне точка идентификации.
Мы можем быть уверены в том, что Иисус Христос еврей, по трем причинам: 1) он взял себе профессию отца; 2) мать его боготворила; 3) он не мог представить себе, что у его родителей были сексуальные отношения.
Как мы можем быть уверены в том, что Иуда на самом деле не предавал Иисуса Христа? Что бы мы там себе ни думали о евреях, они все же знают цену вещам, которые продают, так что ни один еврей не продал бы Бога за какие-то тридцать сребреников!
В середине 1930-х годов в большевистском Политбюро разгорался спор: будут ли деньги при коммунизме или нет? Левые троцкисты заявляли, что денег не будет, коль скоро они нужны лишь в обществах с частной собственностью, тогда как последователи Бухарина с правым уклоном утверждали, что деньги при коммунизме, разумеется, будут, раз каждому сложноорганизованному обществу требуются деньги для регулирования обмена товарами. Наконец вмешивается товарищ Сталин. Он отвергает как левое, так и правое отклонение и заявляет, будто истина состоит в высшем диалектическом синтезе противоположностей. Когда остальные члены Политбюро спрашивают его о том, как выглядит данный синтез, Сталин спокойно отвечает: «Деньги будут, но также денег не будет. У одних они будут, а у других – нет».
Важнейший сдвиг в «отрицании отрицания» заключается в непредсказуемой смене самой его территории – смене, которая подрывает положение субъекта, вовлекая его в действие новым и куда более непосредственным образом. Вот прекрасный пример такой смены: на местном съезде Коммунистической партии в Москве Петров читает свой нескончаемый отчет. Заметив, что мужчине в первом ряду нестерпимо скучно, Петров спрашивает его:
– Эй, ты хоть знаешь, кто этот Бульянов, о котором я говорю?
– Без понятия, – отвечает мужчина.
– Вот видишь, а если бы чаще ходил на заседания и слушал повнимательнее, то ты бы знал, кто такой Бульянов!
– Но знаешь ли ты, Петров, кто такой Андреев? – парирует мужчина.
– Нет, я не знаю никакого Андреева, – отвечает ему Петров, и мужчина спокойно заключает:
– Ну вот, если бы ты ходил на заседания реже и больше бы прислушивался к тому, что происходит у тебя дома, то знал бы, что Андреев трахает твою жену, пока ты читаешь свои скучные доклады!
Похожий неожиданный
Смысл сцены может полностью перемениться из-за сдвига в перспективе субъекта, как в классическом советском анекдоте, где Брежнев погибает и отправляется в ад. Поскольку он был великим вождем, ему все же воздают почести – берут на экскурсию и позволяют самому выбрать себе комнату. Экскурсовод открывает дверь, и Брежнев видит Хрущева, который, сидя на диване, страстно целует и ласкает Мэрилин Монро, примостившуюся у него на коленях. Брежнев радостно восклицает: «Я был бы не прочь оказаться в подобной комнате!» На что гид ему отвечает: «Не спешите, товарищ! Это ад не для Хрущева, а для Мэрилин Монро!»
Шутка из начала 1960-х неплохо передает парадокс предубеждения. После того как Юрий Гагарин, первый космонавт, совершил свой полет в космос, его встретил Никита Хрущев, генеральный секретарь Коммунистической партии; Юрий же обратился к нему с глазу на глаз со следующими словами:
– Знайте, товарищ, что там, в небе, я видел рай, и Бога, и ангелов – христианство верно!
– Знаю, знаю, – шепчет ему в ответ Хрущев, – но давайте потише, не будем об этом распространяться!
На следующей неделе Гагарин посещает Ватикан, его встречает папа римский, которому Гагарин говорит:
– Знайте, святой отец, что я был там, в небе, и не видел ни Бога, ни ангелов…
– Знаю, знаю, – перебивает его папа, – но давайте потише, не будем об этом распространяться!
В гегельянскую триаду можно было обратить даже 4-й стих 22-го псалма: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня». Первое отрицание в ней оказалось бы радикальным переворачиванием субъективной позиции, как у рэпера из гетто: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, ведь я самый гнусный мазафака во всей долине!» А после следует отрицание отрицания, которое преобразует все поле путем «деконструирования» оппозиции Добра и Зла: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, ибо я знаю, что Добро и Зло – всего-навсего метафизические бинарные противоположности!»
Логика гегельянской триады прослеживается в трех разновидностях взаимосвязи секса и головных болей. Начнем с классической сцены: муж хочет секса со своей женой, и она отвечает: «Прости, дорогой, я сейчас не могу – ужасно болит голова!» Эта начальная позиция затем отрицается / обращается по мере усиления феминистских позиций – теперь жена требует секса, а бедный усталый муж ей отвечает: «Прости, дорогая, у меня ужасно болит голова…» В заключительный момент отрицания отрицания – которое опять-таки переворачивает всю логику – то, что выступало отрицательным доводом, превращается в положительный. Жена заявляет: «Дорогой, у меня ужасно болит голова, так что займемся сексом, чтобы придать мне сил!..» Можно даже представить довольно тягостный момент радикальной негативности между второй и третьей разновидностями связей: голова болит как у жены, так и у мужа, и поэтому оба соглашаются спокойно выпить чаю.