Шутовской хоровод
Шрифт:
— Входите, — сказал он. — Вы пришли как раз вовремя. Я истекаю кровью. И истекла из него кровь и вода. Идите, идите, — добавил он, видя, что молодая женщина нерешительно стоит на пороге.
— Но я пришла к мистеру Колмэну, — сказала она, слегка заикаясь и краснея, видимо, в замешательстве.
— Я — мистер Колмэн. — Он на мгновение отнял вату от раны и с видом знатока поглядел на кровавое пятно. — Но я очень скоро перестану быть таковым, если вы не войдете и не перевяжете мне руку.
— Но вы не тот мистер Колмэн, к которому я пришла, — сказала молодая особа в еще
— Значит, я должен примириться с мыслью покинуть эту жизнь, так, что ли? — Жестом, выражающим отчаяние, он вскинул руки. — Прочь, прочь, недолговечный Колмэн! Прочь, нераскаянный грешник. — И он сделал вид, что собирается захлопнуть дверь.
Молодая особа остановила его.
— Если вы действительно нуждаетесь в перевязке, — сказала она, — я, конечно, могу вам помочь. Я была на курсах сестер милосердия во время войны.
Колмэн распахнул дверь.
— Спасен! — сказал он. — Входите.
Вчера первоначальным намерением Рози было пойти прямо от мистера Меркаптана к Тото. Она немедленно увидит его, она спросит его, что он, собственно, думал, когда решил сыграть с ней эту глупую шутку. Она сделает ему основательное внушение. Она даже скажет ему, что теперь между ними все кончено. Конечно, если он проявит должное раскаяние и сумеет разумно объяснить свое поведение, она согласится — очень неохотно — снова приблизить его к себе. В тех кругах, где она теперь вращается, царит свобода, предрассудки отсутствуют, и подобные шутки считают делом самым пустяковым. Было бы глупо ссориться из-за этого. Но все-таки она решила проучить Тото.
Однако, когда она наконец оставила прелестный будуар мистера Меркаптана, было слишком поздно, чтобы идти бог знает куда в Пимлико, по адресу, который дал ей мистер Меркаптан. Она решила отложить свой визит до следующего дня.
Итак, на следующий день она, как и было решено, направилась в Пимлико — в Пимлико, чтобы посетить человека по имени Колмэн. После Слон-стрит и мистера Меркаптана Пимлико представлялось несколько убогим и второразрядным. Бедный Тото! После блестящего мистера Меркаптана он казался несколько потускневшим. Этот опыт о «Jus Primae Noctis» — ах! Пробираясь сквозь неаппетитный лабиринт Пимлико, она вспомнила о нем и, вспоминая, улыбалась. Бедный Тото! И сверх того, не надо забывать, бессмысленный, коварный, глупый Тото! Она очень точно представляла себе все, что она ему скажет; она представляла себе даже то, что скажет ей он. А когда объяснение кончится, они отправятся обедать в Кафе-Рояль — в верхний этаж, где она никогда не бывала. И она пробудит в нем ревность, сообщив ему, что мистер Меркаптан ей очень понравился; но ревность не слишком жгучую. Молчание — золото, как говорил ее отец, когда она приходила в раж и ей хотелось говорить гадости всем, кто попадался под руку. В некоторых вещах молчание, безусловно, золото.
В довольно мрачном переулке возле Лупус-стрит, куда ее направили, Рози отыскала дом номер такой-то, отыскала, среди множества звонков и карточек, нужное ей имя. Быстро и решительно она поднялась по лестнице.
«Ну, знаете, — скажет она, как только увидит его, — я считала вас
Хорошо прорепетировав свою роль, Рози позвонила. И когда дверь открылась, она очутилась лицом к лицу с этим огромным бородатым дикарем, который улыбался, который смотрел на нее блестящими пугающими глазами, который цитировал Евангелие и который истекал кровью, как боров. Кровь была на рубашке, кровь на брюках, кровь на руках, кровавые отпечатки пальцев на лице; даже белокурая каемка его бороды, заметила Рози, была местами запачкана кровью. В первую минуту даже ее аристократическая уравновешенность изменила ей.
Под конец, однако, она последовала за ним через маленькую переднюю в светлую комнату, выбеленную известкой; мебели не было, если не считать стола, нескольких стульев и большого пружинного матраца, стоявшего, как остров, посреди комнаты и служившего в зависимости от обстоятельств кроватью или диваном. Над камином была пришпилена большая фотографическая репродукция этюда Леонардо — «Анатомия любви». Других картин по стенам не было.
— Все приспособления здесь, — сказал Колмэн, указывая на стол. — Корпия, марля, бинты, вата, йод, клеенка. Они у меня всегда заготовлены на случай подобных маленьких несчастий.
— А вы часто ухитряетесь резать себе руки? — спросила Рози. Она сняла перчатки и распаковала новый пакет марли.
— Их режут, — объяснил Колмэн. — Знаете, небольшие расхождения во взглядах. Если твое око соблазняет тебя, вырви его; люби ближнего, как самого себя. Следственно: если око ближнего соблазняет тебя — понимаете? Мы здесь живем согласно христианским принципам.
— Кто такие — «мы»? — спросила Рози, в последний раз прижигая рану йодом и накладывая на нее большой кусок марли.
— Всего-навсего я сам и — как бы это сказать? — моя ассистентка, — ответил Колмэн. — А! Вы делаете это с большим искусством, — продолжал он. — Вы законченный представитель типа больничной сиделки: полный комплект материнских инстинктов. Для сердца, что пылает страстью, ты как пожарная кишка, как мы говаривали в доброе старое время, когда в моде были каламбуры.
Рози засмеялась.
— Не воображайте, пожалуйста, будто я только тем и занимаюсь, что перевязываю раны, — сказала она и на мгновение отвела взгляд от перевязки. После первого момента удивления к ней возвращалось ее обычное холодное самообладание.
— Браво! — воскликнул Колмэн. — Вы, кроме того, наносите их, не так ли? Сначала нанести рану, а потом вылечить ее, по великому древнему методу гомеопатов. Великолепно! Посмотрите-ка, что говорит по этому поводу Леонардо. — Свободной рукой он показал на висевшую над камином фотографию.
Рози, бросившая взгляд на картину при входе в комнату, предпочла не рассматривать ее слишком внимательно во второй раз.
— По-моему, это ужасная гадость, — сказала она и с удвоенным рвением принялась за перевязку.