Схватка с чудовищами
Шрифт:
Мемориал борцам антифашистского сопротивления и жертвам фашизма стоял на склонах горы Эттерсберг, несколько ниже самой территории бывшего концлагеря Бухенвальд. На нижнем склоне ее, слева от «кровавого пути», ведущего к нему, — выложенный из камня проход к мемориалу. Вниз по склону — широкий путь, символизирующий спуск во мрак и ужасы фашизма. Путь этот переходит в широкую «дорогу наций», соединяющую три воронки — могилы, в которых эсэсовцы погребли десятки из сотен тысяч умерщвленных в «лабораториях» и печах Бухенвальда. На восемнадцати стелах, увенчанных чашами, в которых постоянно поддерживается огонь,
Вероника и Мишуня молча прошли по «кровавому пути», по «дороге наций». Долго и тоже молча стояли у скульптурной группы восставших заключенных, внимательно читая текст присяги: «Наш лозунг — с корнями уничтожить фашизм! Наша цель — построить новый миролюбивый и свободный мир!»
А это — сохраненная в назидание потомкам часть концлагеря: административный корпус с тяжелыми металлическими воротами, через которые прогоняли узников; мощная стена со сторожевыми вышками и колючей проволокой; крематорий. Теперь здесь музей.
Удивлению, вопросам не было конца.
— Это же гора обуви, человеческих волос, оправ для очков. Зачем они выставлены в этом зале? — спросила Вероня.
— Эти туфельки и бутсы, темные и седые волосы, оправы без стекол принадлежали заключенным, — ответил служитель музея.
— А что за пепел в огромной чаше? — поинтересовался Миша. — Целая куча! И из нее обгорелые косточки выглядывают.
— Это — то, что осталось от самих людей, узников этого концлагеря, представителей множества стран.
— Их что, сжигали, что ли?
— Ты прав, meine Junge, сжигали в печах крематория, специально спроектированных инженерами.
— А что же люди молчали, не сопротивлялись?
— Это делалось эсэсовцами обманным путем. Выводили заключенных целыми блоками за пределы лагеря, будто на работу. На самом деле заводили их в крематорий.
— Сжигали живых людей? Папа, так было? — не верил Мишуня.
— Все это правда, сынок. Но это не должно повториться.
Вероня заметила искусно выполненные изделия — абажур для настольной лампы, декоративные салфетки, перчатки. На них была видна татуировка.
— Из какого же это материала сделано? — спросила она.
— Из человеческой кожи, gutes Madchen, — объяснил гид.
— Неужели так могло быть? — не верилось и ей.
— Я тоже с трудом осознал это.
— Но кому-то же это все принадлежало?
— Эти вещи — «собственность» фрау Кох, супруги гитлеровского гауляйтера в Белоруссии. По ее заказу здешние палачи, обнаружив интересный рисунок на теле, заводили заключенного в специальную лабораторию и там с него сдирали кожу с татуировкой. Из нее там же выделывались эти «шедевры». Зачем? Должно быть, на память. Кто марки собирает, кто — монеты. А эта фашистка — коллекционировала татуировки на человеческом теле.
Вероню замутило от этих страшных слов. Подошла к Елене и больше не отходила от нее. Только повторяла про себя:
В конце экскурсии посетили крематорий Бухенвальда.
У входа в него лежали цветы, а над ними — мемориальная доска: «На этом месте в 1944 году эсэсовцами был застрелен вождь немецкого пролетариата Эрнст Тельман». Вероня подняла упавший цветок и положила его ближе к доске.
В подвальном помещении без окон тускло горели электролампочки. На стенах выше человеческого роста торчали огромные крюки, с которых свисали веревочные петли в размер головы. Под каждым из крюков стояла аккуратная скамеечка. В углу скучала без дела увесистая суковатая палица.
Стало жутко. Мороз по коже пошел. Экскурсовод объяснил:
— В это помещение заводили узников лагеря одновременно человек шестьдесят. Раздавалась команда эсэсовца: «Каждому занять место! Шнель, шнель!» И далее, одна за другой: «Встать спиной к стене!», «Подняться на скамейку!», «Накинуть на шею петлю!», «Скамейку отбросить!».
— Так же можно удушиться, — наивно произнес Мишуня.
— Это, собственно, и требовалось палачам, малыш. Кто не подчинялся приказу, у того вышибали скамейку из-под ног силой и наносили удар палицей по голове.
Вероня прижалась к отцу.
Встал ближе к нему и Михаил.
— После всего этого эсэсовцы освобождали из петель и отправляли трупы лифтом на второй этаж. Еще не остывшие тела людей, бросали в топку.
Гид пригласил экскурсантов подняться на второй этаж.
— Я не пойду туда. Там людей жгли, — отказался от приглашения Мишуня и остался на лестнице.
— В верхнем помещении стояли четыре металлических топчана. На них прямо из лифта подавались и укладывались тела, зачастую еще не успевшие стать трупами, — пояснил гид. — Уложив, их двигали в жерло печи. Жарким пламенем вспыхивала нефтяная форсунка. Мгновенно возникала температура в две тысячи градусов. Корчилось тело. Несколько минут — и оно превращалось в золу, в пепел, которые шли на удобрение земли под посевы. Его, как и обувь, оправы от очков, вы видели в музее. На место сожженных трупов поступали другие. Конвейер по уничтожению узников работал четко и с достаточной загрузкой круглые сутки.
Первой из помещения выскочила Вероня. Подошла к брату, обняла его и так стояла с ним, пока не подошли родители.
На стоянку к автомашине шли, не глядя друг на друга, переживая увиденное и услышанное. Поблагодарив гида за экскурсию, Елена спросила:
— Здесь так жестоко расправлялись с представителями народов восемнадцати государств, независимо от их национальности, веры и убеждений. Были в их числе и русские. Что же, немцы, жители ближайших селений, не могли предотвратить эти зверства? Хотя бы оповещением об этом человечества?
— Это было исключено, мадам. Немцы даже не знали о происходящем за этими бетонными стенами. Не догадывались об этом и узники, продолжавшие оставаться в концлагере. Это, конечно, черное пятно в нашей истории, оставленное фашизмом, но СС — это еще не немецкий народ. Поймите меня правильно. Я сам был узником Бухенвальда. Нас спасло от расправы восстание заключенных и приход американских войск.
Когда ехали обратно, Мишуня спросил отца:
— Ты встречал живых эсэсовцев?
— Приходилось. В лагере для немецких военнопленных.