Схватка с чудовищами
Шрифт:
Набравшись решимости, позвонил в Наградной отдел Президиума Верховного Совета СССР. Там подтвердили, что медалью «За боевые заслуги» награжден с формулировкой: «За успешное выполнение специального заданиями правительства, проявленные при этом храбрость, стойкость и мужество». Обрадовавшись кончику, за который можно ухватиться, он попросил прислать выписку из указа сорокалетней давности. Но не тут-то было. Женский голос холодно ответил: «Письменных подтверждений частным лицам не даем. Нужен запрос из учреждения».
Страна, вставшая на путь перестройки
— Чего, дед, побрякушки навесил? Денег за них не платят, а потому никакой ценности они не представляют. Да и в жизни ничего не значат. Здоровья на них тоже не купишь. Воевал? Ну и дурак! Я вот кровь свою не проливал, а живу лучше тебя! Посмотри, какая на мне дорогая куртка — импортная! А эта золотая печатка! Приходи ко мне, я из медного старомодного бабкиного самовара тебе столько побрякушек наклепаю, что и спину сможешь увесить! — Юродствуя, козырнул: — Ауфвидерзейн, гроссфатер!
Сказал, будто ком грязи бросил в лицо ветерану войны. Разведчиков наградами не балуют. А если и есть ордена, медали — эти знаки офицерской доблести и чести, — на показ их не выставляют. Одел потому, что шел на встречу со школьниками.
— Ты все переводишь на деньги? — остановил парня Антон.
— А чего? Без денег жизнь плохая. Ни поесть вкусно, ни одеться по моде, ни с девчонкой поиграть. Да и удовольствия тоже в копеечку обходятся.
— Но ты упрекаешь отцов своих: «Зря воевали».
— А что толку-то из того? Побежденные живут, а победители прозябают. Не так, что ли?
«Что называется не в бровь, а в глаз», — подумал Антон, но ответил совсем в другом ключе:
— Это уже вопрос о том, как распорядились Победой… Но пойми, парень: отцы спасали мир от коричневой чумы, а наш народ — еще и от истребления и порабощения. Иначе ходить бы сейчас всем, кто уцелел, в ярме. Кровь проливали и ради того, чтобы дети, ты в том числе, могли жить свободно, в достатке, а не влачить жалкое существование.
— Так чего же тогда не живем так, как говоришь, старина?
— Спроси что-нибудь полегче, — по-отечески тепло сказал Антон и пожелал ему надо всем хорошо подумать.
Буслаев понимал: то, о чем спрашивал его паренек, отражает настроения, бытующие подспудно в народе. Он и сам так считал. И сам искал и не находил ответа на вопрос отчего страна наша нищает. Сознавал лишь, что за сорок послевоенных лет можно было продвинуться в повышении благосостояния народа куда дальше. «Побрякушки… — мысленно повторил он вслед за юнцом. — Надо же так обозвать то, чем отметило заслуги воина Отечество… Гриша в этом возрасте отца потерял. И чтобы отомстить тем, кто зверски его убил, взялся за оружие».
Упрек юноши был незаслуженным. От молодой женщины в очереди за колбасой он услышал и такое: «О
Страшные слова. Сдерживая эмоции, Буслаев спросил:
— Как вы думаете: что заставляло ваших дедов и отцов стоять насмерть в этой войне?
Но женщина, казалось, не слушала.
— Зря теряли жизни. Не нужна мне земля с конурами для жилья, с пустыми полками в магазинах! — надрывалась она, наблюдая за тем, как реагирует на ее слова очередь. Последняя же молчала.
— Но Гитлер уничтожал не только тех, кто жил идеалами революции. С той же жестокостью он сжигал напалмом и душил в газовых камерах тех, кто следовал заповеди: «Кто с мечом придет, от меча и погибнет», своему внутреннему зову отстоять родную землю!
То был бездуховный разговор. Доказывать ее неправоту было бесполезно. У нее напрочь отсутствовала мудрость, не было за душой ничего святого.
Поражало, что люди вокруг никак не реагировали на ее выпады, впрочем, на его доводы — тоже. «Что это, — спрашивал он себя, — безразличие к собственной судьбе или равнодушие к тому, что было, что станет со страной? И то, и другое — от усталости жить так, как живем. И эта эрозия души — тоже расплата за прошлое. Но не все же у нас беспросветно!»
В наружную дверь позвонили. Открыв ее, Антон Владимирович глазам своим не поверил: перед ним стоял чуть сгорбленный, красивый лицом седой мужчина лет семидесяти. Он был худ и бледен, опирался на палочку. В руке был небольшой чемодан.
— Евгений… какими судьбами?! — обрадовался он.
— Приехал в Москву по делам. Да и с тобой повидаться, если не возражаешь.
— Какие могут быть возражения! Я рад этому.
Друзья обнялись.
— Постой, постой, это мы с тобой с самой войны не виделись? — посмотрел другу в лицо Буслаев.
— Как же, в сорок шестом вместе на Кавказе отдыхали.
— Вспоминаю. Какое ласковое было море. А эти пурпурные закаты! И каких только тем мы с тобой не касались, уединившись на пляже, где фронтовики зарубцовывали свои раны, восстанавливали здоровье, потерянное на войне. Даже самых запретных по тем временам… А потом помню тебя направили за кордон. С тех пор ты как в воду канул. Ни слуху, ни духу.
— Трудное было время, Антон, — вздохнул Евгений и тут же приподнятым голосом произнес: — Но и прекрасное тоже!
Они снова обнялись, постояли чуток.
— Располагайся, как у себя дома, будешь дорогим гостем, — пригласил Буслаев. И громче: — Леночка, посмотри, кто к нам приехал.
Из другой комнаты вышла Елена Петровна. Стройная, невысокого роста блондинка. Она приблизилась к мужчине.
— Что-то не узнаю вас.
— Женя Стародубцев, — подсказал супруг.
— Господи, Евгений Афанасьевич, здравствуйте, дорогой. Вот так сюрприз!
«Елена давно пережила возраст бальзаковских героинь, но и сейчас лицо ее не было лишено прежней привлекательности», — подумал Евгений и поклонился ей.