Схватка
Шрифт:
— Коке! — крикнула, увидев его, невеста. — Отец! — И бурно бросилась к нему.
И такая ясная радость прозвучала в этом девичьем крике, такая преданность, что все застыли на своих местах. Наверное, не каждый даже сразу понял, что произошло, а уж то, что этот высокий, сухой старик с желтой редкой бородкой и злыми глазами и есть отец невесты, — верно уж никто в ту минуту не сообразил.
— Пройдем, милая, поговорить надо, — сказал, вернее приказал старик.
И дочь, покорно наклонив голову, пошла за стариком.
Они зашли за столовую и направились в степь. Почти с минуту
Потом Нурке улыбнулся и встал.
— Отец захотел, по обычаю предков, напутствовать свою дочь перед свадьбой. Прошу дорогих гостей пить, есть и веселиться. Минут через десять, надо полагать, невеста вернется и разделит нашу компанию.
Но прошло не десять минут, а двадцать, а потом и не двадцать, а целый час, — невесты все не было. Выпили и по первой стопке коньяка, и по второй, и по третьей, а невеста все еще не появлялась. Уже раскупорили третью бутылку шампанского, а Дамели все еще не вернулась. Бекайдар сидел на своем месте рядом с пустым бокалом невесты, и у него было такое лицо, что с ним никто не пытался даже заговорить.
Только раз отец тихо, настойчиво и строго сказал ему через стол.
— Будь человеком! Слышишь? Человек при любых обстоятельствах должен быть человеком.
А через полчаса появился около стола мальчишка. Это был очень сконфуженный, запыхавшийся мальчишка, наверно, ученик второго или третьего класса. Он протиснулся к Бекайдару и подал ему что-то зажатое в кулаке.
«От нашей учительницы!» — сказал он. Это была записка. Бекайдар развернул ее, прочел и с минуту сидел неподвижно, опустив голову и тупо глядя на свои руки. И все за столом тоже молчали.
— Дай-ка! — приказал отец.
Бекайдар молча сунул ему записку. Круглым, им обоим хорошо знакомым почерком Дамели было написано:
«Прости, не сердись и, если можешь, забудь. Тут уже ничего не поделаешь. Вина не наша. Прощай».
Нурке скомкал записку и гневно поглядел на Еламана. Тот молча пожал плечами. Потом встал и подошел к нему.
— Что ж теперь будем делать? — спросил он, наклонясь над ним. На записку он даже и не посмотрел.
Нурке, с лицом серым, как пыль, махнул рукой и встал.
— Пусть уж дожирают! Не собакам же выбрасывать! — сказал он резко.
2
Высокий человек идет по дороге. Раннее-раннее утро. Дорога широкая, извилистая — не дорога, а накатанный шинами асфальт. Все время пролетают машины, возле которых извивается дорога. А вот уж горы действительно огромны — сизо-зеленые, голубые, синие, покрытые легким туманом, великаны со спокойными снежными вершинами. Лесные боры карабкаются по склонам этих гор — ели, ели, ели, елки, елки, дуб, осина, береза.
Человек высок, но сутуловат, он идет, опираясь на палку. Иногда останавливается и смотрит на горы, кажется, он все время что-то ищет. Что только?
— Нет, это не здесь, — бормочет он, — это дальше. Там осыпь, камень, а здесь сплошной лес. Это дальше.
И вот уже солнце поднялось высоко, и снега на вершинах порозовели, а он все еще шел и шел.
И еще пролетел час.
— Вот здесь, — сказал он вдруг и остановился.
Он
«Да, двадцать лет! Двадцать! Двадцать! Двадцать лет прошло с того ясного летнего утра. Я уже и не мечтал увидеть все это снова, а вот пришлось же...»
Он стоит неподвижно, думает и вспоминает. У него внимательный точный глаз и он умеет видеть самое главное.
«В тот день, — вспоминает он, — я должен был читать молодым геологам лекцию «Геологическое прогнозирование». Целую ночь я ходил по комнате и декламировал. Думал о том, какой фразой начну выступление, какой закончу. Но это было не просто утро, это было утро 22 июня. За два часа до назначенного часа я был в военкомате. Кажется, один из десятерых первых добровольцев».
Мимо старика проехала и остановилась машина. Из кабины высунулось молодое улыбающееся лицо.
— Подвезу, отец! — крикнул шофер.
— Рахмет, рахмет, — ответил старик, — мне уже тут недалеко. Дойду.
И еще одна машина, грузовая, пронеслась мимо него. Она была полным-полна молодежи. Девушки и юноши в голубых и красных майках, — веселые, красивые и молодые, стояли и пели. Кто-то кинул старику венок из желтых одуванчиков. Он поднял его над головой и помахал им.
— Здравствуйте, здравствуйте, мои дорогие! Спасибо вам, спасибо.
И в небе уже прорезывались первые острые звезды, когда он подходил к гостинице «Казахстан». В Алма-Ате в это время распускались яблони. Весь город стоял в розовом, белом, кремовом цветении. Издали казалось: кто-то накинул на деревья цветную вуаль. Старик шел медленно и подолгу останавливался почти на каждом квартале. Такую Алма-Ату, огромную, прекрасную, всю из железа, бетона и стекла он еще не видел. Да и гостиницы такой он тоже никогда не видел. Она напоминала большой океанский пароход. Каждый номер — отдельная каюта, каждый балкон — капитанский мостик.
Администраторша — полная спокойная женщина с вьющимися волосами поглядела документы путника и сказала:
— Я вас, товарищ Ержанов, попрошу посидеть с полчаса в холле. Сейчас как раз освобождается одна комната на пятом этаже. Возьмите-ка ваши документы. Мне кроме паспорта ничего не нужно.
Зазвонил телефон. Женщина подняла трубку и сказала:
— Сейчас посмотрю. Какая экспедиция, говорите? Саятская? Есть у нас из Саятской экспедиции пара человек. Ага, вот и генерал Жариков Афанасий Семенович, начальник экспедиции. Номер телефона? Сейчас скажу: второй этаж, телефон 92251. Да, позвоните. Наверно, у себя, я не видела, чтобы он проходил, позвоните. — Она положила трубку, потом собрала документы Ержанова и, отдавая их, сказала:
— Так через полчасика. Посидите в холле.
«Саятская экспедиция, — подумал Ержанов отходя. — Вот тебе и на! Действительно на ловца и зверь бежит! Жариков Афанасий Семенович? Отлично!» Он вытащил записную книжку и тщательно записал все: номер телефона, этаж, фамилию, имя и отчество.
А за три дня до появления Даурена Ержанова в вестибюле гостиницы «Казахстан» генерал Жариков ходил по своему номеру и рассеянно слушал гостя, высокого пожилого казаха, который стоял перед геологической картой, тыкал в нее указкой и говорил: