Шведская сказка
Шрифт:
– Удачной атаки, господин полковник!
Стединк в раздумьях поднял руку, отвечая на приветствие поляка:
– Да, мой король! Хоть ты и выглядишь иногда смешным, беспечным, хоть твои планы порой безрассудны и беспорядочны, но мой долг – хранить тебе верность. Как и подобает солдату.
И началось. Французы шли, увязая по пояс в болоте, а их расстреливали в упор. Ценой огромных потерь, оставляя в грязной зловонной жиже убитых и раненых, многие из которых беспомощно тонули, колонне Стединка удалось добраться до линии английских укреплений. Им даже удалось водрузить над захваченной батареей американский флаг. Но англичане ударили в штыки
Стединк потерял половину из своей колонны. Не лучше обстояло дело и у его соседа Дильона. Вдобавок Стединк сам оказался ранен. В запале боя он и не обратил внимания на порцию дроби, что задела его бедро. Кровотечение было не сильным, и он махнул на ранение рукой. Но ползанье по болоту занесло инфекцию и несколько дробинок стали весьма опасными для жизни. Корчась от боли под ножом хирурга, выковыривавшего из бедра эти крупинки свинца, он смог заметить, как в палатку внесли Пулавского, что так горячо и пылко рассказывал вчера о русских. Сейчас же четверо солдат с трудом удерживали на носилках его огромное неподвижное тело. Хирург оторвался на мгновение от Стединка, посмотрел внимательно на раненого и, вздохнув, отрицательно помотал головой, мол безнадежен. Так погиб бывший «староста жезуленицкий, полковник, ордена святого Креста кавалер, панцирный товарищ, региментарь и комендант войск коронных конфедератских» Казимир Пулавский.
Выздоровление Стединка протекало медленно. Адмирал д’Эстен, отчаявшись продолжать кампанию, принял единственно правильное решение возвращаться назад во Францию. Его поход не имел того значительного успеха, на который рассчитывали и в Америке, и в Париже. Раненый Стединк возвращался вместе с адмиралом. И здесь его ждала слава… Все, начиная с самого короля, жаждали пообщаться с героем.
– Вот тот, кто своими талантами, своим мужеством, способствовал победе в сражении, которое было столь же жестоким и неистовым, как и трудным! – так отозвался о Стединке адмирал д’Эстен.
Знойным летним днем 1780 года, в Версале, Людовик XVI наградил его орденом «За воинские заслуги», добавив при этом:
– Сегодня жарко, месье де Стединк, но не так жарко, как было у вас в Гренаде!».
Помимо ордена, он получил 6000 ливров годовой пенсии и должность заместителя командира одного из самых престижных полков французской армии – Эльзасского.
Джордж Вашингтон наградил Стединка орденом Цинциннати с правом передачи его по наследству.
Не забыл о нем и Густав III. Из Стокгольма прислали орден Меча.
Париж рукоплескал герою. Стединк стал кумиром и в его честь даже поставили пьесу.
Особое внимание ему уделяла королева. Мария-Антуанетта была юна, естественна и порывиста. Ей надоедал удушающий версальский протокол. Она любила танцевать, обожала музыку и театр. Больше всего нравилось собираться с друзьями без особых формальностей в своих личных апартаментах.
Причина благоволения Марии-Антуанетты к Стединку был ее интерес к другому шведу – Акселю фон Ферсену. Красавчик Аксель был также в Америке, но не смог, или не имел такой возможности отличиться, как барон, и соответственно его обошла стороной та слава, что обрушилась на Стединка. Зато он получил несколько другую награду, может не меньшую, а большую, чем Курт – любовь королевы!
– Какая она умопомрачительная! Барон, как я люблю нашу королеву! – в минуту откровенности
– Ну кто бы сомневался, Аксель. Ведь она еще и королева! – смеясь отвечал ему Стединк.
– Нет, Курт, ты не понимаешь… Она истинная женщина. Ей в три часа дня нельзя говорить то, что можно в шесть, а в шесть нельзя то, что в девять. Мне просто пришлось поменять свой тон в разговоре с ней лишь по той причине, что она сменила цвет стен в своем будуаре! – с пылкостью возлюбленного объяснял своему другу Аксель.
Постепенно, Мария-Антуанетта образовала свой маленький круг общения. Помимо Ферсена и Стединка в него вошли посол Кройтц и еще один швед, веселый и жизнерадостный, отличный танцор Эрик Магнус де Сталь. Причина его приближения ко двору крылась в тех нежных чувствах, что он питал к мадемуазель Луизе Неккер , считавшейся самой богатой невестой Европы. Ее отец, швейцарский банкир, стал министром финансов Франции. Кроме сердечной привязанности де Сталь был весьма обременен долгами, поэтому его интерес к девушке имел далеко идущие цели.
Друзья собирались очень часто. Жилище королевы, что она оборудовала себе в Трианоне, можно было назвать достаточно скромным. Она отказалась от позолоченной, с обилием зеркал обстановки в стиле Людовика XIV и от изогнутых форм, столь любимых Людовиком XV. Мебель получила прямые линии, но была элегантна и легка. Над этими бюро, письменными столами, стульями, табуретами, кроватями и панелями стен трудились лучшие резчики по дереву – Ризенер, Эбан и Жакоб.
Встречались или в «золотом» салоне, по цвету ткани обивки стен, оформленном более официально, или в другом – в ромашках. Кройтц любил посидеть в раздумьях в библиотеках – в синей, или в зеленой, в горошек. Молодежь беседовала, играли в карты, в «жмурки», музицировали или танцевали. Под шумок, королева могла удалиться с фон Ферсеном в отдаленную угловую комнатку, а все остальные, старательно делали вид, что не замечают их отсутствия.
Дамы блистали нарядами, демонстрируя последние творения моды. Мария-Антуанетта заказывала по 170 платьев в год. Может показаться странным, что круг друзей королевы состоял не из французов, или австрийцев – соотечественников, а из шведов. Но Мария-Антуанетта находила их более искренними и менее расчетливыми, чем молодые французские дворяне. Конечно, королева была центром внимания, но заметно выделялась и мадемуазель Неккер, по которой так страдал де Сталь. И своей одаренностью и безусловным литературным талантом. Когда Мария-Антуанетта то ли в шутку, то ли всерьез, предложила:
– А давайте поженим, Стединка и нашу Луизу! – бедняга Сталь был в отчаянии. Курту пришлось пообещать ему, что подобных намерений он не имеет. Хотя предложение было весьма заманчивым Что ни говори, а 400 000 ливров годовой ренты!
Изменения коснулись и шведского посольства. Следуя указаниям от самого Густава, Кройтц отремонтировал особняк посольства – этот старинный дворец Hotel de Bonac на рю де Гранель. Теперь стены украшали произведениями всех крупных живописцев того времени, среди которых доминировал великолепный портрет самого Густава, принадлежащий кисти Рослина . Все должно было говорить, нет, кричать, о том, что Швеция богатая и щедрая страна. По большим праздника Кройтц приказал, чтобы фонтаны небольшого парка, примыкающего к посольству, извергали струи вина на радость парижанам. Посольская жизнь была направлена на возвышение престижа Швеции и авторитета ее правителя.