Шведское огниво

Зацаринный Сергей

Бахрам тем временем продолжал:

– Мы встретились двенадцать лет спустя. По другую сторону Бакинского моря. В Сарае Богохранимом, столице Улуса Джучи. Бедный сказочник Бахрам шел утром из своей убогой хижины в город, когда услышал, что его окликают по имени, которого в этом краю никто никогда не слышал. Дело было на Черной улице, где в ту пору жили много лам и волшебников, большинство из которых занималось врачеванием. В воротах одного из дворов я и увидел эн-Номана. Он почти не изменился. Только сукно на его белом плаще стало тоньше и дороже. Оказалось, он только что прибыл из Хорезма по приглашению самого хана Тохты, чтобы стать

придворным лекарем. И сразу отправился закупать снадобья. Мы обнялись, как и положено старым друзьям. В первый и последний раз. Наши пути снова расходились. Только теперь не по разным странам, а по разным мирам. Его путь лежал наверх – в чертоги власти. Мой – туда, где вообще не бывает дорог, а только простор и бескрайнее небо. И облака. Самые красивые облака.

– А еще голуби, – съехидничал Злат.

Старик кротко улыбнулся:

– Голуби – красивые светлые птицы. Это люди привязывают к их лапам свои послания, которые несут в себе человеческие страсти и пороки. Разве в этой истории кого-нибудь интересуют голуби? Всем нужны люди. Вспомни историю с дочкой Урук-Тимура. Голуби переносили невинные послания двух влюбленных. Чем все закончилось? Убийством, ограблением, кознями, интригами.

Злат помнил. Перед глазами у него сразу встал добродушный и простой брат Ауреол из франкской миссии, чьи голубки и сыграли главную роль в этой зловещей и кровавой истории. Он так искренне расстраивался, что одна из его любимых пташек пропала. О том, какие страсти бушевали вокруг, этот божий одуванчик даже не догадывался.

– Каждый видит то, что хочет.

– Каждый отзывается на слово так, как ему велит его сердце. Хотя слово для каждого вроде звучит одинаково. И смысл вроде один и тот же. Для тебя, эн-Номана, твоего друга Туртаса голуби – лишь слуги в жестокой человеческой игре. Вестники чужой воли. Вон Туртас – он же служил у хана при голубях. А как его должность называлась? Сокольник.

– Ведь правда, – усмехнулся Злат.

– А почему? Что ему голуби? Главное в этом деле – ханские тайны, которые они носят. Нужно уберечь их от чужого взора и самому перехватить чужое послание. Туртас – охотник. Всю жизнь, сколько помню, он возился с ловчими птицами. Кажется, я и не видел его без ястреба на плече. Он ведь почему-то всегда ястребов любил. А для ловчих птиц голубь – корм. Добыча. Вот только можно ли стать хорошим соколятником, если птичек не любишь? Ты же знаешь Туртаса – он, как пичугу какую увидит, сразу преображается. Это же от сердца, с детства. Что он, в детстве с ястребом на охоту бегал? Наверняка певчих птиц ловил: щеглов, чижей, соловьев каких-нибудь. Он рассказывал, в их краях даже перепелов в клетках держат для песен. А ты видел у него когда-нибудь певчую птичку?

– Певчих птиц дома держат, – вступился за товарища Злат. – А Туртас с младых ногтей по чужим углам. Вот обзаведется домом, глядишь, и соловьев накупит.

– Так и будет, – уверенно кивнул Бахрам. – Видел, как он клетку с голубями бережно понес? Он свою судьбу в них увидел. Люди ведь тоже как птицы. Ты вот, Злат, – ловчая. Кречет или, скорее, тот же ястреб – он хитрее. Я – певчая. Вроде говорящего скворца или попугая. Илгизар, наверное, голубь.

– А я гусь, что ли? – рассмеялся Касриэль. – Жирный и вкусный. С которого к тому же можно еще пуха и пера нащипать. Или селезень.

– Скромничаешь? – не согласился наиб. – Разве ты добыча? Хотя и не сокол. Ты, скорее, ворон. Старый, умный, живучий.

– Туртас долго

был ловчей птицей, – продолжал между тем Бахрам. – Жил охотой. Теперь от этого остался только полет. Кто он сейчас? Просто птица, парящая над землей. Как голубь.

– А твой друг эн-Номан кто?

– Орел-стервятник. Слишком много копался в падали.

Никто не улыбнулся.

– Похож, – согласился наиб. – Так же сидит в стороне и ждет добычу. Сам в драку не лезет.

– Умная птица, – подтвердил Касриэль. – Зачем охотиться самому, когда вокруг столько чужой добычи? Которую жадные хищники сами не смогли сожрать.

– В Персии живут стервятники, которые иногда, сбившись в стаю, гонят коз к пропасти. Одним ожиданием сыт не будешь. Эта птица обычно взмывает в небо, бросившись с кручи. С земли у нее плохо получается. Некоторые верят, что это и есть легендарная птица Гамаюн. Птица счастья. Предание говорит, что тот, на кого упадет тень ее крыльев, станет царем.

– Мудрое предание, – негромко, как эхо, отозвался Касриэль. – Возле трона владык всегда полно мертвечины.

XI. Тень Авиньона

Дверь из хозяйских покоев отворилась, и вошел Сарабай, сопровождаемый Юксудыр. Та несла высокий кувшин и стопку лепешек, бережно обернутых льняным платом. Плат она старательно расстелила на столе. Хозяин, натужно крякнув, бросил у очага охапку принесенных дров и тут же стал подкладывать поленья в огонь, который охватил их с веселым треском. Наиб краем глаза заметил, что Сарабай подкинул еще несколько веточек можжевельника.

Старается. Словно опытный банщик, который отлично знает, сколь много значит в жизни такая неуловимая и неосязаемая вещь, как запах. Забудутся разговоры, дела и заботы, но в глубине сознания надолго останется таинственный след незримо витавшего в воздухе аромата. И замрет человек в задумчивости, разминая в руке алый цвет шиповника, листик мяты или горькую веточку полыни.

С самого появления наиба он так старательно подносил дрова в очаг, что в комнате уже становилось жарко и все потихоньку начали перебираться от огня в дальний конец стола. Там было темнее, и Сарабай уже хотел принести лампу, но Злат махнул рукой:

– Не нужно. Бумаг читать мы не будем, а еду мимо рта и так не пронесем.

Собеседники долго молча пили запашистый настой кипрея, сидя в полумраке между ярким пламенем очага и сгустившейся тьмой в дальних углах, где среди теней едва чернел проход к гостевым кельям. Сами тени уменьшились и словно затаились, бесшумно танцуя за спинами своих хозяев. Наверное, правильно считают их близкими родственниками снов.

Разговор за столом тек неспешно. Вечер только еще начинался, а впереди была целая ночь. Злат не спеша пересказал историю с постояльцем, унесенным джиннами через печную трубу, Бахрам поведал о своем разговоре с шейхом:

– Эн-Номан сейчас изо всех сил нос держит по ветру с дворцовыми делами. Шутка ли – новый дворец строить? Где хан – там власть. Там голова и сердце царства. Чует старый лис – неспроста это. Ускользает власть. Что тому виной?

– Венецианцы в прошлом году с ханом торговый договор заключили, – резонно вставил меняла. – За ними большие деньги стоят. И влияние.

– Что такое деньги? – философски вопросил сказочник. – Квинтэссенция человеческих страстей.

– Квинт… чего? – не понял даже не чуждый книжной учености Злат. – Ты понятней не можешь сказать? Не по-птичьи?