Швейк в денщиках у фельдкурата
Шрифт:
Однако через минуту он потерял всякое соображение и, обращаясь к Швейку, спросил, прищурив глаза:
— Как поживаете, мадам? Едете куда-нибудь на дачу?
И, так как в глазах у него всё двоилось, он осведомился:
— У вас уже взрослый сын?
Причём указал пальцем на того же Швейка.
— Сядешь ты или нет! — прикрикнул на него Швейк, когда фельдкурат хотел залезть на облучок. — Я тебя научу порядку!
Фельдкурат затих и глядел из пролётки маленькими поросячьими глазками, совершенно не постигая, что, собственно, с ним происходит.
Внезапно он повернулся к Швейку и тоскливо сказал:
— Сударыня, дайте мне первый класс, — и сделал попытку
— Застегнись сейчас же, свинья! — заорал на него Швейк. — Тебя уже и так все извозчики знают. Один раз уже облевал всё, а теперь ещё и это хочешь. Не воображай, что опять не заплатишь, как в прошлый раз.
Фельдкурат меланхолически подпёр голову рукой и стал напевать:
Меня уже никто не любит…Но внезапно прервал своё пение и строго заметил:
— Простите, милейший, но вы — болван! Я могу петь, что хочу.
Тут он, как видно, хотел засвистать какую-то мелодию, но вместо свиста из глотки у него хлынуло такое здоровенное «тпрру», что пролётка остановилась.
Когда, спустя некоторое время, они, по распоряжению Швейка, снова тронулись в путь, фельдкурат стал раскуривать пустой мундштук.
— Не закуривается, — сказал он безнадёжно, вычиркав всю коробку спичек. — Раскурите мне вы.
Но внезапно потерял нить мыслей и засмеялся:
— Это же чистое надувательство! Ведь мы в трамвае. Не правда ли, коллега?
И он стал шарить по карманам.
— Я потерял билет! — закричал он. — Остановите вагон, я должен найти билет!
Потом махнул, сдаваясь, рукой:
— Трогай дальше!
Вдруг забормотал:
— В большинстве случаев… Да, всё в порядке… Во всех случаях… Вы находитесь в заблуждении… Во втором этаже… Это — только отговорка…. Разговор идёт не обо мне, а о вас, милостивая государыня… Счёт!.. Одна чашка чёрного кофе…
Засыпая, он бранился с каким-то воображаемым нахалом, который оспаривал у него место в ресторане у окна. Потом принял пролётку за поезд и, высовываясь наружу, орал на всю улицу по-чешски и по-немецки:
— Нимбрук [3] , пересадка!
Швейк с силой притянул его к себе, и фельдкурат забыл о поезде и принялся подражать крику разных животных и птиц.
Дольше всего он подражал петуху, и его «кукареку» победно неслось с пролётки.
После этого он сделал попытку выскочить из пролётки, ругая всех прохожих последними словами. Затем он выбросил из пролётки носовой платок и закричал, чтобы остановились, так как у него утерян багаж. Потом стал рассказывать:
3
Нимбрук — город в Чехии.
— Жил в Будейовицах один барабанщик. Женился. А через год помер. — Он вдруг расхохотался. — Что, нехорош разве анекдот?
Всё это время Швейк обращался с фельдкуратом с беспощадной строгостью. При всех попытках фельдкурата выкинуть какую-нибудь штуку, как, например, выскочить из пролётки или отломать сиденье, Швейк давал ему под рёбра, что фельдкурат принимал с необыкновенно тупым видом. Один только раз он сделал попытку взбунтоваться и выскочить из пролетки, заявив, что дальше он не поедет, так как, вместо того чтобы ехать в Будейовицы, они едут в Подмокли [4] . Швейк в одну минуту ликвидировал мятеж и заставил фельдкурата вернуться к своему первоначальному положению на сиденье, следя
4
Город в Чехии.
— Не дрыхни ты, дохлятина!
На фельдкурата внезапно нашёл припадок меланхолии, и он начал проливать слёзы, выпытывая у Швейка, была ли у того мать.
— Одинок я, братцы, на этом свете, — голосил он, — защитите, приласкайте меня!
— Не срамись, — вразумлял его Швейк, — перестань, а то каждый скажет, что ты нализался.
— Я ничего не пил, братец, — ответил фельдкурат. — Я же совершенно трезвый!
Он вдруг приподнялся и отдал честь:
— Ich melde gehorsam, Herr Oberst, ich bin besoffen [5] .
5
Честь имею доложить, господин полковник, я нализался.
— …Я — свинья! — повторил он раз десять с полной отчаяния откровенностью.
И, обращаясь к Швейку, стал клянчить:
— Вышвырните меня из автомобиля. Зачем вы меня с собой везёте?
Потом уселся и забормотал:
— В сиянии месяца златого… Вы верите в бессмертие души, господин капитан? Может ли лошадь попасть на небо?
Он громко засмеялся, но уже через минуту впал в апатию и, с грустью глядя на Швейка, произнёс:
— Позвольте, сударь, я вас уже где-то видел. Не были ли вы в Вене? Я помню вас по семинарии.
Затем он решил слегка развлечься декламацией латинских стихов:
— Aurea prima sata est aetas, que vindice nullo [6] …
— Дальше не выходит, — сказал он. — Выкиньте меня вон. Почему вы не хотите меня выкинуть? Со мной ничего не случится… Я сейчас упаду носом, — заявил он решительно. — Сударь! Дорогой друг, — продолжал он умоляющим тоном, — дайте мне подзатыльник!
— Один или несколько? — осведомился Швейк.
— Два.
— На!
Фельдкурат считал получаемые подзатыльники вслух, блаженно улыбаясь.
6
Первым был золотой век, когда без всякого принуждения… (Из «Метаморфоз» римского поэта Овидия).
— Это очень хорошо помогают пищеварению, — сказал он. — Дайте мне теперь по морде…
— Признателен сердечно! — воскликнул он, когда Швейк немедленно исполнил его желание. — Я вполне доволен. Теперь разорвите мне, пожалуйста, жилетку.
Он проявлял самые разнообразные желания. Хотел, чтобы Швейк вывихнул ему ногу, чтобы немного придушил, чтобы остриг ему ногти, вырвал передние зубы. Проявил страстное стремление к мученичеству, требуя, чтобы ему оторвали голову и в мешке бросили во Влтаву [7] .
7
Здесь фельдкурат имеет в виду церковную легенду о католическом святом Яне Непомуцком, голова которого, как говорит легенда, после казни была зашита в мешок и брошена во Влтаву.