Шырь
Шрифт:
Провал
Моей сестре Шелли Марш посвящаю этот анимационный рассказ
1
3 марта 907-го года в петергофский трактир «Ряшинъ» зашел вечером невысокий господин с рыжеватой бородкой клинышком, одетый в полушубок и белые валенки. Снял треух, обнажив лысину, сел за стол у дверей. Заказал хорошего рому и бифштекс. Публичная девка, расположившаяся неподалеку, перехватила взгляд господина и улыбнулась. «Похож на простенького служащего, а
Спустя полчаса за стол к этому господину подсел рослый бородатый офицер в шинели и тихо сказал:
— Все готово, Владимир Ильич. Я со сторожем договорился, здесь, на конюшне, оставлены санки, там необходимое. С запасом, дней на пять, вдруг чего… И не сидите тут долго. После свеаборгских беспорядков полиция еще не угомонилась. Вчера много было арестов.
— Скверно. Беречь надо соратников.
— Простите. — Офицер помрачнел. — Тут еще новость, Владимир Ильич.
— Говори.
— В Москве жандармы две типографии накрыли. Газеты, листовки пожгли. Кто-то из наших донес.
Рыжеватый человек от волнения стал чуть-чуть заикаться:
— На-найти. Немедленно казнить. Немедленно.
Офицер кивнул и сказал смущенно:
— Осторожнее там.
— Ладно, бросьте, — ответил Владимир Ильич. — Вы, батенька, свободны.
Когда офицер ушел, господин допил свой ром, расплатился. На конюшне забрал оставленные для него санки — большой короб на полозьях. Заглянул внутрь: продовольствие, палатка, книги, спальный мешок, керосин. В непромокаемую материю завернуты деньги и документы. Владимир Ильич достал одну бумагу, щурясь прочел: «Дорогой товарищ, пролетарии-сплавщики с реки Кеми-Йоки приветствуют Вас и партию, готовы довести до Вашего сведения обстановку…»
«Активные, молодцы, — порадовался он. — Только не следует отделять меня от партии… Ночь будет светлая. Быстро доберусь». Захлопнул короб, взялся за ремень и пошел к заливу.
Людей на улицах почти не было.
У крайнего дома он замедлил шаг и, глядя на розовые занавески в освещенных окнах, с отвращением подумал о мещанстве. Пахнуло печным дымом. Где-то сипло завыла собака.
Вскоре впереди открылась широкая равнина. Здесь дорога сворачивала и тянулась вдоль берега, а на обрыве темнели причудливо искореженные ветрами сосны.
Владимир Ильич спустился на заснеженный лед Финского залива.
Идти следовало на северо-запад.
Часа через два исчезли огни побережья позади.
Долго шагал без устали по крепкому насту. Ветра не было. В небе незаметно смещались яркие созвездия; утром он надеялся выйти к Фридрихсгаму, но, когда рассвело, вокруг розовели все те же бескрайние снега.
Шел еще несколько часов, сверяясь с компасом, и решил передохнуть. Утоптал место, поставил палатку. Растопил снег в большой алюминиевой кружке, приготовил на керосиновой горелке порцию свиного шницеля и кофе. После еды потянуло в сон, но Ленин собрался и пошел дальше.
К полудню на пути стали попадаться ледяные торосы, они искрились, отбрасывая длинные синие
Владимир Ильич устал и начал мерзнуть. Пожалел, что надел тонкие подштанники с кармашком спереди. Там можно было надежно спрятать дамский пистолет, но грели подштанники плохо.
«Сколько здесь, подо льдом, воды? — размышлял он. — Может быть, верста. Страшно глубоко. Дно далеко, как Герцен от народа… Народ… Выдержать бы нам арьергардные бои без пролетариата… Ведь горят имения, горят. Не получит Николаша послушную Думу. Конец ей к лету. Правый фланг, видишь ли, усиливается… Кончать надо со Столыпиным!»
Началась метель. Ленин тащил санки за ремень руками, потом перекинул его через плечо. Так легче… Хотелось до вечера успеть: «Там финские товарищи, еда горячая, баня. Снег проклятый, вот лепит-то, зараза, — думал Владимир Ильич и тер замерзший нос рукавицей, — нудный, как мириады Троцких».
Остановился, достал компас. Стрелка под стеклом покачивается. Положил прибор на снег — все равно болтается, даже крутанулась пару раз. Владимир Ильич собрался было идти дальше, но вдруг почувствовал чей-то взгляд.
Впереди и по сторонам — никого. «Кто-то сзади, — решил он, — похоже, полиция. Вот шакалы, выследили-таки. Хотя… может, там никого нет… Вдруг — кажется?»
Сделав вид, что поправляет валенок, Владимир Ильич оглянулся, нащупав рукоять револьвера в кармане.
Позади, шагах в ста, виднелся высокий силуэт. Неестественно высокий. Ленин достал кольт и заглянул в барабан. Золотятся три капсюля.
«Почему три патрона осталось? — подумал он. — Заряжал ведь… Наверно, Крупская училась стрелять… Кто же это сзади? Большой, дьявол. Жандармская порода. Специально такого по следу пустили… выносливого. И чтоб напугать. Ничего, зато он один. Подпущу ближе и — грохну».
Не оборачиваясь, Ленин опустил револьвер в правый карман полушубка, взялся за ремень короба и неторопливо зашагал туда, где, по его расчетам, были финские соратники, северо-запад, то есть город Фридрихсгам, и близкая смерть здоровенного жандарма за спиной.
«Кто же меня предал? — соображал Владимир Ильич, сжимая в кармане холодную рукоять кольта. — Все вроде бы конспиративно провели».
Он замедлил шаг, быстро обернулся и выстрелил. Опустил револьвер и облегченно вздохнул. От него убегал лось. «Подлец, — подумал Владимир Ильич, — напугал. И как это его на лед занесло? Эх, жаль, что промахнулся».
Владимир Ильич открыл короб, отыскал среди книг справочник, нацепил очки и, не обращая внимания на снег, принялся искать Финляндию: «Та-ак… фактура, фальшь, фарватер, фатальный… фаэтон… фимиам, финиш… ага, вот. Финляндия. Население … животные… Так, наиболее часто встречаются: лисица, заяц-беляк, белка, горностай, выдра, хорек, крот… В лесах много лосей… Да… Но ведь — в лесах, а не на льду. Странно. Впрочем, это может означать, что финский берег и лес уже где-то рядом».
Ленин захлопнул словарь и бросил его обратно в короб, размышляя: «Что делать? Завьюжило. Сегодня, похоже, не дойду… Надо палатку ставить, темнеет».