Шырь
Шрифт:
Короткий, как заячий хвост, день убывал. Вьюга, казалось, загустела, ветер стал злее. Владимир Ильич растянул палатку у большой льдины — спасала от ветра. Наскоро поужинал и уснул, свернувшись калачиком в спальном мешке. Керосинку оставил гореть, для тепла.
2
Соратники по обе стороны Финского залива волновались. Петербургские товарищи ежечасно телеграфировали в Котку, запрашивали финских коммунистов о местонахождении «объекта». Из Финляндии отвечали: сами ждем, верим, что все в порядке, что он дойдет и даст инструкции,
Товарищи уже раскаивались, что отпустили «объект» без охраны; пришлось отложить несколько терактов, приостановилась агитдеятельность, а завербованная товарищами кухарка Марья Ракитова не пронесла в подоле восемь динамитных шашек на кухню дома министра внутренних дел — испугалась: соратники не вышли в оговоренное время на связь, и министр остался жив. Все ревдвижение, казалось, онемело в ожидании; отдельные деятели запаниковали и выказали желание отмежеваться от партии, а стойкие большевики только крепли на ледяном ветру неопределенности, клеймили позором слабых, кое-кого даже ликвидировать пришлось без шума.
3
Вечером следующего дня, узнав, что Владимир Ильич пропал, Лев Троцкий незамедлительно выехал в Петербург из Женевы… Работал, конечно, и в поезде. Ближе к полуночи утомился, снял очки и положил их поверх бумаг, попросил у проводника чаю. Под мягкий перестук колес пульмановского вагона думалось ясно и широко, он понимал, что, если сейчас не повезет, ему никогда не возглавить партию…
Не так давно, на заседании, Ленин спросил его:
— Товарищ Троцкий, а скажите, будьте любезны, почему Маркс не проникся премудростью пескарей и боялся обсуждать технику высших форм революционной борьбы?
— Не надо, Владимир Ильич, так формулировать, — ответил Троцкий. — У храброго и готового штурмовать небо Маркса…
— А вы не ответили на вопрос! — перебил его Ленин. — Дело в том, что Маркс как настоящий стратег обсуждал именно технические вопросы восстания, не позволяя себе увязнуть в революционной романтике!
Товарищи одобрительно зашумели. Владимир Ильич победно смотрел, как Лев Давидович, бледный, вышел из комнаты…
После этого заседания Троцкий уехал в Женеву по каким-то мелким делам и, разобидевшись, сообщил Ленину, что надолго решил там обосноваться.
Владимир Ильич отвечал в письме: «Ваше малодушие, Лев, принуждает думать, что вы отказываетесь от борьбы! Сейчас проходят выборы в Думу. Оппортунизм восстает из пепла, меньшевики заключили блок со всеми мелкобуржуазными партиями, хотя недавно кричали на весь мир о том, что хранят классовую чистоту социал-демократии! Звереют кадеты, эти либеральные буржуа… Возможно, кадетские голоса разобьются на два или три списка… Народ стал сознательнее, октябристы проваливаются на каждом заседании! Этакая абракадабра, весь мир следит за ходом борьбы, а вы скрылись. Скверно. Мы должны все вместе использовать избирательную кампанию для организации революции, а вы малодушничаете. Прошу вас срочно прибыть в Петербург!»
Но до сего дня Троцкий даже и не думал возвращаться.
4
Керосинка в палатке погасла. Владимира Ильича терзал кошмар:
Мужики гогочут, но останавливаются.
«Товарищи!» — взывает Ленин. «Тамбовский волк тебе товарищ», — ревут мужики. Владимир Ильич продолжает: «С пролетариатом за революцию или с либералами за переговоры со Столыпиным — выбирайте!» — «Нам выбирать нечево, — отвечают мужики. — Ты своими кантами-гегелями мозги не засирай, всех их в одно поселение надо. А Столыпина не тронь».
Владимира Ильича стащили с трибуны, связали. Вытолкали из Думы и куда-то повели. Граждане останавливались, смотрели на процессию.
«Гегемония революционного пролетариата стала фактом», — убеждал он прохожих.
Когда подошли к Обводному каналу, Владимира Ильича раскачали и бросили в канал. За мгновение до пробуждения он успел заметить, что по набережной в клубах голубого дыма едет броневичок, на котором стоит Троцкий в золотых очках и на ходу дает речь.
Проснулся. В палатке холодно. Светает.
«Непорядок, плутаю вторые сутки… Заспался тут…» — подумал Ленин и вздрогнул. Снаружи слышалась возня. Владимир Ильич нащупал кольт, взвел курок.
Подполз к выходу, выглянул наружу. Короб перевернут. В рассыпанных вещах роется лось. Владимир Ильич заорал и бросился на него, хотел попасть рукоятью револьвера по волосатой морде, но споткнулся. Лось побежал. Ленин выстрелил, но — снова мимо.
Он поставил короб на полозья, собрал разбросанные вещи.
Книги и документы лось не тронул, но изжевал несколько буханок хлеба, завернутых в мешковину, и разбил копытом бутылку спирта на клюкве, что дала с собой жена.
Владимир Ильич немного успокоился, сварил на горелке кофе, подогрел шницель. Солнечное утро не радовало. «Вдруг я в море вышел? Через пролив. Это что же такое… — думал он, глядя из-под полога палатки в морозную даль. — Что лося за мной влечет?.. У подлеца инстинкты должны работать… Видать, дурной. Болен, наверно. Вот ведь как. Со зверем вместе… В револьвере один патрон остался… Надо другим путем идти. Строго на запад. Куда-нибудь да выберусь…»
Еще в гимназии он писал стихи. Никому, правда, не показывал. И, по привычке делая зарядку, он срифмовал вслух:
Мне на горе — недострелен дикий лось; в зимнем море заблудиться довелось.Приседая и разводя руки в стороны, придумал еще:
Изжевал мои хлеба, перевернута арба… Двое суток я на льду в девятьсот седьмом году.Он разобрал палатку, уложил в короб. Достал компас. Стрелка на этот раз не дрожала — синий и красный концы уверенно уперлись в полюса.
Пошел на запад.