Сиамские близнецы

Сиренко Владимир Михайлович

Дорн вспомнил о происшествии на парижском бульваре Сен-Жермен, когда автомашина главы Народного фронта, председателя Совета министров Французской Республики господина Леона Блюма была остановлена группой молодых людей. В окна машины полетели камни и кирпичи. Обливаясь кровью, спотыкаясь о тротуар, господин Блюм, пытаясь спастись, бежал. Он остался в живых лишь благодаря вмешательству рабочих, которые приоткрыли ему ворота строительной площадки и вступили в драку с молодчиками. «Наверняка тогда, — отметил Дорн, — сработали ребятишки полковника де ля Рокка, уж этих головорезов я представляю себе.

Вот так пересекаются интересы совсем разных людей, общественных слоев, политиков. Двумстам французским семьям, Болдуину, Муссолини и Гитлеру весьма не по себе от того, что в Европе два имеющих общую границу крупных государства утвердили

у власти правительства Народного фронта. Муссолини, имея таких противников, как Блюм во Франции и Кабальеро в Испании, вряд ли сможет дальше укреплять позиции на Апеннинах, придется ему подождать с восстановлением Римской империи, Средиземное море останется морем, а не "итальянским озером", как мечтается дуче. Поэтому он будет последовательно бороться против Блюма и Кабальеро. И Гитлер ему в этом всячески поможет, потому что Кабальеро продавать Гитлеру испанский уголь, железную руду, вольфрам, ртуть, свинец и многое другое, необходимое военной промышленности рейха, не станет. И все же какая чудовищная нелепая ошибка — отдать Гитлеру Рейн! Дело вовсе не в нескольких гектарах земли… Ведь ему дали понять, что он свободен в своих действиях! И вот уже трудно помешать ему в Испании. И уже невозможно, видно, будет защитить Австрию, он навяжет ей кабальный договор. А Генлейн, прихвостень берлинский, уже смело и открыто формулирует задачи своей Судето-немецкой партии, — Дорн все же надеялся, что на Чехословакию Гитлер не рискнет покуситься. — Существуют советско-чехословацкий и советско-французский договоры, и нет причин сомневаться в их действенности. Прага под надежной защитой. А Генлейна рано или поздно чешские власти отправят в тюрьму. СССР не позволит повторить ошибку Рейна».

Сосед Дорна задремал, и из его рук выскользнула «Дейли мейл». Дорн бегло пролистал газету. Отсутствие в номере материалов О'Брайна счел добрым знаком. А каким знаком ему считать свою отправку на Канары? Внезапная переориентация обескуражила Дорна. Она не входила в его личные планы. Опять искать, какую пользу в новой ситуации он сможет принести Центру? Он хотел разобраться в причинах отправки именно в Испанию и выработать свой план действий. Пока об отъезде за пределы рейха Дорн уведомил письмом только Венса: «Герр Банге в ближайшее время свяжется с заинтересованными в данном вопросе людьми и о результатах сообщит вам. С вашего любезного разрешения я оставил ему ваши координаты. Что касается меня, то я приму в нашем общем деле посильное участие, как только обстоятельства позволят завершить мои коммерческие дела в Испании». «Что я знаю о Канарских островах? — вдруг подумал Дорн, ощутив, как самолет, дрогнув фюзеляжем, лег на левое крыло, видно, начал снижаться. — Что отсюда в Европу привезли маленьких желтых птичек, свистящих на все лады, и назвали этих птичек канарейками. И еще я знаю, что коренные жители Канар были до последнего перебиты европейцами, а потом на удивление миру обнаружилось, что своих знатных покойников они мумифицировали, как древние египтяне, по той же технологии, теми же травами и смолами, а группа крови у мумий оказалась та же, что у современных скандинавов. И опять все заговорили об атлантах и Атлантиде, только не долго, потому что современность подкидывает такие сенсации и проблемы, что в пору размышлять не о гибели Атлантиды, а о гибели Европы, и как можно реально ее избежать».

В аэропорту Лас-Пальмаса Дорна никто не встретил. И ему ничего не оставалось, как направиться в немецкое консульство. Однако ни в общении с консулом Зауэрманом, ни в разговоре с чиновником, который, оформив документы Дорна, посоветовал остановиться в отеле «Империал» — там офицерское казино, кормят прекрасно и прекрасные развлечения, прекрасная публика, — пароля не прозвучало.

Мальчишка, черноволосый и черномазый — Дорн никогда не видел таких грязных детей, — пытался подтащить чемодан Дорна от машины в холл отеля, Дорн дал ему мелочь, и тот мгновенно исчез. Навстречу Дорну вышел швейцар, с поклоном принял багаж, успев нацепить на чемодан ярлык отеля, и, повинуясь кивку портье, который означал, вероятно, куда нести вещи нового клиента, прошествовал к лифту.

Портье любезно проговорил на плохом английском:

— Вам номер заказан… Но сеньор Функ приносит свои извинения, ему пришлось срочно вылететь из Лас-Пальмаса.

— Куда же? — живо поинтересовался Дорн.

— На континент, если я верно понял. Вам все расскажет сеньор Ниман,

его номер на том же этаже, что и ваш… Они дружны, насколько я успел заметить. Они оба давно живут здесь, оба из Германии, отчего же им не дружить… И отчего не жить здесь, наш климат истинно благословен… Вы тоже не захотите уезжать отсюда, сеньор Дорн. Мы не знаем зимы, а на вашей родине зима такая долгая и холодная… Прошу, ваши ключи. Желаю приятного отдыха.

— Когда начинает работать офицерское казино?

— Вечером, в восемь часов. С одиннадцати — зал рулетки, зал игральных автоматов. Карты, извините, у нас запрещены церковью. Но, думаю, новое правительство скоро снимет и этот старый запрет, — портье неискренне улыбнулся.

Дорн никогда не был на южных курортах. Студентом, когда его еще называли Сережей Морозовым, собрался было в Крым, да у Полины, сестры, выпускной вечер в седьмом классе намечался, и встала проблема нарядного платья и выходных туфель. Мать, помявшись, намекнула, что с поездкой на море стоит повременить. Вот тогда отложенный курортный «загашник» Сергей употребил на обновы сестре и на дорогие духи «Красная Москва» для матери. А нищий штурмовик, вчерашний безработный, конечно, и думать не смел об отдыхе на курорте. Командир отряда СА обязан был проводить свой отпуск на баварских озерах, а не поддерживать отпускными марками коммерцию французов и итальянцев, захвативших Лазурный берег… Шведский же лесоторговец Дорн, поселившийся в Англии, обычно, как все лондонцы, выезжал в Брайтон: недалеко, недорого и вполне теплый залив — Гольфстрим согревает воду почти до двадцати градусов.

Дюралевые жалюзи в номере были приспущены, гудел вентилятор, но духота стояла мучительная. Тем не менее, наскоро ополоснувшись, Дорн решил побродить по городу.

Океан был тих. Заполненный масляно-загорелыми телами пляж не манил Дорна, и он пошел от него по набережной. Все реже попадались высотные здания дорогих отелей и пансионатов, особняки за высокими оградами, парки. Дорн дошел до кварталов, где жили, видимо, рабочие порта, — грузовые краны и трубы океанских лайнеров уже виднелись впереди. Улочки круто уходили вверх, к кратеру давно остывшего вулкана, теснясь, подходили к самой воде — поселок портовиков был такой же, как и в хорошо знакомом Пиллау: труд, нужда ставили между ними знак равенства, перечеркивая благодать климата и доступность экзотических фруктов.

Завернув за скалистый мыс, Дорн разделся и поплыл, ощущая телом тяжесть океанской волны. Рядом суетились в воде мелкие красные рачки, белым зонтом опускалась ко дну испуганная пловцом медуза. Дорн перевернулся на спину, раскинул руки. Вода качала его, как младенца в зыбке, и, казалось, нет большего счастья, чем ощущать себя принадлежностью этих трех стихий — теплой воды, ароматного воздуха и жаркого солнца. Сверху послышалось стрекотание мотора. Дорн невольно прищурился — к острову подлетал самолет. На его крыльях хорошо различались опознавательные знаки люфтваффе — черные кресты.

Вечер прохлады не принес. Близость тропиков и особый дух курорта явно действовали расслабляюще. А что офицеры генерала Франко давно и прочно расслабились, Дорн понял, едва переступив порог казино.

Американское виски и немецкий шнапс лились рекой, уж не говоря о знаменитых испанских винах. Испанцы ели традиционную вечернюю паэлью. Дорн слышал об этом почти ритуальном блюде — при ближайшем рассмотрении паэлья оказалась тушеным цыпленком с рисом и моллюсками. От такого сочетания Дорн сразу отказался и из богатого выбора блюд национальной кухни, указанных в меню, заказал то, которое показалось ему наиболее звучным — бандерильяс. Официант принес тонкие деревянные палочки с нанизанными на них ломтиками ветчины, хлеба, колбасы и крутого яйца, слегка обжаренными в соевом масле, и выразительно подвинул карту вин. От вина Дорн отказался. Он просидел не менее часа, когда за его столик присел без разрешения низкорослый мужчина с могучими плечами и шеей борца.

— Моя фамилия Ниман. А вы, Дорн, как я вижу, действуете по обстановке? — это был пароль.

Ежедневно Дорн наблюдал, как готовится военный переворот. Итальянские и немецкие советники приезжали на Гранд-Канарию под видом туристов, коммерсантов, богатых светских бездельников. Дорн слушал их, вызывал на откровенность, видел их цели, оценивал средства и методы. И все чаще думал о том, что если существует база для германо-британского альянса, то безусловно это антикоммунизм.