Сибирь, союзники и Колчак т.1
Шрифт:
— Зачем эта война? — недоумевали крестьяне.
— Зачем втягивать церковь в политику? — возмущался священник, выгружая сено. — Разве красные не люди, и мы не должны за них молиться?
Такова была сибирская деревня, замкнутая в себе самой, оторванная от мира, равнодушная.
Через несколько дней уже хотелось вырваться из этого дикого спокойствия и равнодушия, нарушаемого лишь ночным буйством и пьяными криками. И вдруг непривычный шум мотора — и через несколько минут я читаю записку Вологодского.
«Вызванный Советом
Это было 4 сентября. В тот же день я был в Омске.
Меня ожидали большие новости: Гришин-Алмазов ввиду его выступления против союзников отстранен от должности по настоянию товарища министра иностранных дел Головачева.
Как факт увольнения, так и мотивы его показались мне не только неожиданными, но и совершенно невероятными.
После недели отсутствия в Омске я не мог ничего понять.
Головачев никогда не пользовался расположением Гришина, и его выступление против генерала было понятно. Но мотивы! Не кто иной, как Головачев, всегда призывал Сибирское Правительство не высказываться определенно против Германии, потому что «судьбы Господни неисповедимы». Дружба Головачева с генералом Беловым (в действительности не Беловым, а Виттекопфом) давала повод подозревать молодого дипломата в германофильстве.
Именно Гришин настаивал, чтобы Совет министров декларировал свое твердое намерение восстановить русско-германский фронт, и не кто иной, как Головачев, противодействовал подобному заявлению.
В начале августа Совет министров опубликовал следующую декларацию:
«Освобождение земли Сибирской близится к концу. Настает пора для Сибири приступить к разрешению новых, еще более трудных и ответственных задач, начертанных на ее знамени: ей предстоит содействовать восстановлению других частей Российского государства, раздробленного Брестским миром, которого не признают народы России.
Для осуществления этих задач Временное Сибирское Правительство считает своим первейшим долгом создать сильную и мощную духом армию и объявляет призыв в ряды войск двух молодых годов.
Вместе с тем Временное Сибирское Правительство выражает уверенность в том, что быстрое возрождение государственности в Сибири и ее молодой, но славной армии явится залогом того, что придет день, когда истерзанная и плененная врагами Россия станет вновь свободной и великой».
Гришин-Алмазов в это время находился в Челябинске. Он был взбешен эзоповским языком декларации, в которой не говорилось, как относится само Правительство к Брестскому миру и намерено ли оно послать сибирскую армию на русско-германский фронт.
Гришин категорически требовал ясного заявления по этому вопросу. Тон его требования показался Вологодскому дерзким, и с этого времени
Вопреки протестам товарища министра иностранных дел составлено было новое заявление, в совершенно ином тоне.
«Россия воскресает. Освобождены почти вся Сибирь, Урал и Поволжье. Каждый день приносит новую победу государственности над гнетом насилия и анархии. Близится день, когда сибирская армия с другими братскими и союзными силами станет в ряды борцов на новом русско-германском фронте.
Временное Сибирское Правительство считает Сибирь частью нераздельной России. Вместе со всей Россией оно не признает Брестского мира и в предвидении грядущего объединения областных правительств под одной общероссийской властью торжественно заявляет, что все договоры и обязательства перед союзниками так же обязательны для Сибири, как и для прочих частей России, и что во имя общероссийских и союзных интересов сибирская армия готовится к совместной с союзниками мировой борьбе».
— Значит, вы объявляете войну Германии? — сказал товарищ министра Головачев, выслушав это заявление.
Шатилов вздохнул, почти со стоном.
Тем не менее, заявление подписали все пять министров, а контрас-сигнировали Гришин-Алмазов и я.
И вот теперь этот самый Гришин-Алмазов обвиняется в выступлении против союзников!
Как оказалось, Гришин-Алмазов в Челябинске, после ужина с выпивкой, возбужденный очень резкими и неприятными для русского патриота ироническими замечаниями английского консула в Екатеринбурге, бросил замечание, что «русские менее нуждаются в союзниках, чем союзники в русских, потому что только одна Россия может сейчас выставить свежую армию, которая в зависимости от того, к кому она присоединится, решит судьбу войны».
Эти слова генераладали повод для выступления иркутского консульского совета, поднялся шум, и враги Гришина решили использовать момент.
Успеху похода против Гришина помогли, как всегда, интриги в военной среде. Честолюбивый Иванов-Ринов, который сам по себе не рискнул бы выступить против начальства, в данной обстановке не стал, конечно, отклонять от себя столь легко дававшуюся карьеру. Все это концентрировалось вокруг него, жаждало свержения Гришина в чаянии повышений в чинах и должностях.
Указ об увольнении Гришина был подписан. Уволен был без прошения, без назначения на какую-либо другую должность человек, которому Сибирское Правительство адресовало специальную Грамоту с признанием его заслуг. Такое увольнение не предвещало ничего хорошего. Оно могло внести только деморализацию. Можно ли уважать начальство, которое возносится и свергается с такой легкостью? Революции отучают от уважения к власти, непрочность которой постоянно иллюстрируется переворотами. Беспричинные смещения должностных лиц разлагают государство еще больше.