Сибирь, союзники и Колчак т.2

Гинс Георгий Константинович

Военные говорили, что генерал Скипетров сделал ошибку, начав действия против вокзала, что ему надо было перевести войска в город. Может быть, так и надо было поступить, но почему-то в военных действиях у нас оказывались всегда только одни ошибки и почему-то всегда обнаруживалось, что эти ошибки все видели и понимали и даже указывали сразу. Нам, штатским людям, было непонятно, почему бывшие в Иркутске авторитетные генералы не принимали участия в разработке плана военных действий, почему они устранялись от участия в деле, неудача которого губила

всех, но наши недоумения всегда встречали удивительный по простоте и непонятный для простых смертных ответ: «Нельзя вмешиваться в чужую компетенцию, командуют Скипетров и Сычев».

Между тем гарнизон окончательно терял веру в успех и доверие к начальству. Его все время ободряли обещаниями помощи. Но семеновцы ничего не сделали и куда-то скрылись. В город переведен был батальон, не внушавший никому впечатления грозной силы. Один из семеновских офицеров на обеде, устроенном в честь прибывших, поднял тост за гражданский мир. «Довольно уж воевали», — простодушно заявил он, едва ли сознавая, что тем самым повторяет самый популярный лозунг восставших.

Обещано было прибытие японцев. Они действительно пришли. Началась сумятица. Революционеры переполошились. Но японцы не подавали признаков жизни. С вокзала пришло известие, что чехи успокаивают: «Японцы не двинутся, они привезли пустые вагоны». И действительно не выступили.

Тогда атаман иркутского казачества генерал Оглоблин написал председателю Совета министров резкое письмо. Он требовал, чтобы ему сказали, наконец, правду, кто придет на помощь и какова будет эта помощь. Если правительство будет по-прежнему уклоняться от прямого ответа, то казачество поступит так, как подсказывает ему совесть и как диктуют интересы.

Началось разложение гарнизона. Стали говорить, что генерал Сычев распродает вещи, стали интересоваться, существует ли правительство и кто куда бежал.

Тогда Червен-Водали, Ханжин и Ларионов отправились на вокзал, к союзникам.

Переговоры о сдаче власти

Утром 3 января в коридоре «Модерна» стало очень оживленно. Почти все обитатели гостиницы взволнованно шептались, спрашивали друг друга, спорили. У всех на устах было слово «перемирие».

— Правда ли, что заключено перемирие? Надо бежать. Отставной министр финансов Михайлов, который живет где-то в городе, но на всякий случай, чтобы не утратить связи и осведомленности, имеет номер и в гостинице, — особенно интересуется подробностями.

— Что будет с нами? — спрашивали офицеры комендантской части Совета министров.

— Господа! Это опять провокация! Как вам не стыдно верить! Неужели еще не научились?

Но в 11 часов принесен текст приказа генерала Сычева.

Перемирие объявлено на 24 часа.

Что это был за приказ! Не диктовал ли его штаб народно-револю-ционной армии? — думалось невольно, когда читались слова приказа, расписывавшегося в слабости правительственных войск перед превосходными силами противника.

Но кто же инициатор этого приказа, кто виновник перемирия, после

которого возможна только капитуляция или в лучшем случае отступление? От нас, членов правительства, требовали совета, но мы сами ничего не знали.

Червен-Водали уехал на вокзал без каких-либо определенных планов и без инструкций Совета министров. Мы, оставшиеся, ничего не знали.

Но вот приходит известие, что Червен-Водали и Ханжин потребовали автомобиль...

Приехали. Мы ждем приглашения.

Проходит полчаса, час. Никого не зовут. Иду к Червен-Водали. Он занят, совещается с общественными деятелями: Волковым, Коробовым. Они уже все знают, а мы томимся неизвестностью. Ханжин отмалчивается.

Проходит еще час.

Тогда Смирнов и я теряем терпение. Министры мы или нет? Мы не можем уйти в отставку, потому что при отсутствии Верховного Правителя некому ее принять, но мы еще можем заявить, что слагаем с себя звание членов правительства, а вместе с тем ответственность за принимаемые без нас шаги.

Мы пишем заявление и ставим условие — созвать Совет министров не позже, чем к двум часам.

Я предлагаю Бурышкину подписать наше заявление, но он уже повидался с Червен-Водали и берет на себя сношения с ним.

Заседание Совета министров состоялось. В холодном номере «Модерна», за отсутствием других помещений, после недельного перерыва деятельности Совета собрались опять члены правительства без территории, без власти, без свободы действий. Вот что доложил нам председатель.

Весь вечер 2 января Высокие Комиссары вели беседу с представителями правительства о необходимости сдачи власти повстанцам. Генерал Жанен на основании чешских донесений указал на неизбежность победы последних. Союзники заявили, что эсеры — деятели государственного направления, ничего общего с большевиками не имеют и что поэтому противодействовать им союзники не намерены.

Условия передачи власти, те самые, которые выставлялись, как база для переговоров с земцами, казались союзникам приемлемыми, но они не обнаруживали желания их поддерживать. Однако, по впечатлению Червен-Водали, он убедил Комиссаров быть посредниками. При детальном рассмотрении условий правительства они, между прочим, указали, что адмирал Колчак должен отречься, так как иначе невозможно будет гарантировать его выезд, равно как и выезд министров Пепеляева и Устругова возможен будет только в качестве частных лиц.

Было уже за полночь, когда генерал Жанен послал разыскать представителей Политического Центра, чтобы поскорее выяснить возможность перемирия. Его подталкивала, несомненно, рука чехов, торопившихся все время на восток и томившихся создавшейся у Иркутска пробкой.

Повстанцы пришли. О чем они говорили с Жаненом — осталось неизвестным, но только разговор их был, как засвидетельствовал Червен-Водали, очень непродолжителен.

Согласие на перемирие последовало. Генерал Ханжин сейчас же позвонил Сычеву, и в результате этого звонка явился злосчастный приказ.