Сибирь, союзники и Колчак т.2
Шрифт:
По вопросу об объеме уступок Совет министров, не вынося никакого постановления, высказался, однако, тем же большинством против трех в смысле предоставления уполномоченным на переговоры лицам полной свободы действий, не исключая и согласия на полную передачу власти.
В то время как Совет обсуждал этот вопрос, в «Модерн» прибыл генерал Сычев и вызвал председателя. Как я узнал потом, последний, утомленный переговорами и заседанием, по-видимому, не подумав о политических последствиях своего шага, заявил Сычеву, что правительство решило сдать власть.
«Ну что ж, мы ничего против этого не имеем», — ответил Сычев и сейчас же отбыл с распоряжениями, о которых
Голосование произошло очень быстро, и в истории его результат должен быть записан так: «Сначала правительство решило бороться с мятежом, потом остановилось на отступлении и, наконец, перешло на сторону повстанцев».
Я не мыслил и не мыслю до сих пор, как можно было после десяти дней борьбы, которая велась в убеждении, что переход власти в руки Политического Центра означает переход ее к большевикам, после того как было загублено несколько сотен жизней и правительство пользовалось услугами офицерской организации и призывало к исполнению долга воинской чести — как можно было после этого идти на полную капитуляцию, не сделав попытки к отступлению, и согласиться на передачу власти Политическому Центру на всей территории Сибири, т. е. и на Дальнем Востоке, где Политический Центр еще не выявил своего влияния.
На Совет министров в его последних решениях оказала, по-видимому, сильное влияние вокзальная информация.
Прежде всего, все приезжавшие с вокзала единодушно указывали, что к адмиралу отношение не только отрицательное, но и прямо злобное. Язвицкий передавал фразу генерала Жанена: «Мы психологически не можем принять на себя ответственность за безопасность следования адмирала. После того как я предлагал ему передать золото на мою личную ответственность и он отказал мне в доверии, я ничего уже не могу сделать».
Протесты адмирала Колчака против действий чехов сделали последних его заклятыми врагами.
За несколько дней до переворота председателю Совета министров было прислано обидное для самолюбия власти письмо генерала Жанена, в котором он запрашивает, признает ли Совет министров законным назначение атамана Семенова и чем объясняется, что адмирал Колчак (звание Верховного Правителя не упоминается) не уведомляет генерала Жанена о таком важном назначении, как генерала Сахарова, а потом генерала Каппеля на должность главнокомандующего фронтом и атамана Семенова главнокомандующим в тылу. На это было отвечено со сдержанным достоинством, лаконично и твердо. Назначение атамана Семенова последовало ввиду создавшегося положения, угрожающего порядку и спокойствию, когда Верховный Правитель вправе принять любые меры, а что касается назначения Сахарова и Каппеля, то Совет министров не замедлил запросить штаб Верховного Главнокомандующего, почему о них не уведомлен генерал Жанен, но для этого нужно, чтобы союзники выполнили свое решение о нейтрализации железной дороги и железнодорожного телеграфа.
Что касается перспектив революции, то дружеское тяготение некоторых союзников к Политическому Центру заставляло их представлять в розовом цвете всё, что казалось благоприятным для восстания и слишком сгущало краски в отношении правительства.
Так, например, на вокзале сообщили, что конвой Верховного Правителя совершенно разложился, а охрана председателя Совета министров стала настолько опасна для самого Пепеляева, что он предпочел ее распустить. На самом деле конвой и охрана до последнего времени держались твердо, хотя их усиленно разлагали повстанцы в Нижнеудинске,
С вокзала пришло также известие, что всё восстание происходит с ведома и благословения генерала Пепеляева.
Относительно Дальнего Востока представители Политического Центра (это усиленно распространялось и в городе) утверждали, что там переворот вполне подготовлен и совершится на днях.
Все это заставило Совет министров поддаться настроению в пользу капитуляции.
К счастью, формального решения вынесено не было, голосование имело целью лишь выяснение настроения Совета для руководства делегатам. Последние приняли голосование к сведению, но, судя по духу дальнейших переговоров, держались твердо и согласие на капитуляцию имели лишь на запас.
К трем делегатам присоединен был Папечек, отстаивавший одобренную Советом идею, что Политический Центр должен обязаться созвать земский собор. Была предложена также кандидатура Бурышкина, но ее отклонили. Тем не менее Бурышкин поехал на вокзал по приглашению Червен-Водали.
Жуткие часы
В «Модерне» должны были остаться из полномочных членов Совета только Смирнов и я.
Около половины шестого все делегаты отбыли. В шесть «Модерн» уже был охвачен большим волнением. Комендантская часть Совета министров первая узнала, что Сычев приказал войскам очистить фронт. Я потребовал доказательств, а меня просили отдать приказ о расформировании части. Взять на себя такое распоряжение до выяснения результатов переговоров я не решился.
Все эти события были неожиданны. Но деловые визиты, которые в эти трагические минуты мне приходилось принимать, свидетельствуют, что все учитывали момент ликвидации, не угадывая ее роковой близости. Одни просили выяснить условия расчета с Русским Бюро печати, другие ходатайствовали о расчете с судовладельцами. Было, конечно, не до того.
Еще утром ряд обывателей «Модерна» покинул его холодные и неприветливые в эти дни стены. Выехали некоторые из товарищей министров. Вынесены были вещи Смирнова. Обо всем этом мне докладывали из команды, которая ревниво следила за тем, остается ли правительство в гостинице или бежит.
В семь часов я зашел к адмиралу Смирнову. Его номер был закрыт. Ушел и он. Остались товарищи министров и я.
Положение не из приятных. Солдаты оставили посты и сбились в кучки. Офицеры образовали что-то вроде митинга. Раздавались явно враждебные по адресу правительства возгласы.
— Бежали предатели... Где они, кто остался? Разделаться с ними!
— Господа, бросайте ружья, идем по домам!
— Что вы лжете, никого здесь нет. Конечно, бежали! Где Червен-Водали, Бурышкин, Ханжин, Смирнов, Волков?
— Почему Волков, он не член правительства?
— Все равно, кто здесь есть? А, вот главноуправляющий!
— А где генерал Сычев?
— Уже бежал?
Через некоторое время мне принесли собственноручный приказ Сычева: «Уходить с фронта и стягиваться к оренбургскому училищу для отступления».
Что это — провокация или мне неизвестный план, согласованный с решением Червен-Водали?
Только благодушие большинства русских солдат спасло в этот момент последних обитателей «Модерна» от жестокой расправы возмущенных защитников правительства.