Сибирь, союзники и Колчак т.2
Шрифт:
Другой советский «генерал» Блюхер — тоже из рабочих. О нем мы много раз слыхали в пути. Крестьяне рассказывали, что всегда при трудных обстоятельствах красные говорили о Блюхере: «Он выручит», «Он нас не выдаст». И действительно, выручал.
Наиболее интересным в газетах было, однако, интервью преосвященного Иринарха. О нем говорил весь город, который, кстати сказать, представлялся вымершим: так мало было в нем народа после эвакуации всех правительственных учреждений.
Архиерея посетила еврейка и беседовала с ним об отношении советской власти к церкви и о его впечатлениях о большевиках. Он отзывался
Теперь он встретил адмирала Колчака с иконой и речью на тему: «Дух добра побеждает дух зла».
Адмирал заходил в покои епископа. У крыльца его выхода ждала небольшая группа любопытных, преимущественно женщин и детей. Никакого воодушевления в городе не было.
Впечатления на остановках
По пути несколько раз останавливались. Были смотры, раздачи наград и подарков, приемы депутаций.
Татары все сплошь были настроены против большевиков. Была трогательная картина, когда в одной деревне депутация татар поднесла Колчаку гусей — лучшее, что она могла дать.
Русские крестьяне выходили к пароходу в надежде купить спички, мыло и другие необходимые вещи в обмен на яйца, масло, картошку. Денег они не хотели. Они не выражали никакого озлобления по адресу большевиков и откровенно говорили, что «воевать охоты нет».
Военные части производили хорошее впечатление. Настроение бодрое, одеты удовлетворительно. Генерал Бардзиловский сознался, что он задержал для своих солдат транспорт с несколькими тысячами полушубков, эвакуировавшийся из Тюмени.
Тут же отмечу, что, несмотря на это, лишь только мы вернулись в Омск из Тобольска, была получена телеграмма с жалобой на недостаток теплого обмундирования. Куда же оно девалось?
Больше всего меня поразила во время этих остановок какая-то деланность и холодность адмирала при встречах с солдатами. Смотры на берегах Иртыша напоминали городские парады, когда генерал скорым маршем обходит ряды и громкое «здра-жела» не выражает никаких чувств. Ни одной задушевной беседы, ни одного простого ласкового слова.
Однажды адмирал, узнав, что на берегу стоят воткинцы, пожелал поговорить с ними. Он приказал им окружить его кольцом, оставив ряды.
Что же он сказал им?
— Воткинцы! Я должен сказать вам откровенно, что в последнее время ваша былая слава померкла. Я давно не слыхал о вашем участии в боях. Между тем ижевцы, ваши родные братья, за последнее время участвовали в ряде боев и показали такую доблесть, что я везу им георгиевское знамя. Я хотел бы, чтобы и вы не отставали от них.
Воткинцы кричали: ура! Один пожилой мужичок упал на колени, выражая восторг, что видит Верховного Правителя. Адмиралу это очень не понравилось, он насупился и поспешил уйти, сказав: «Встаньте, я такой же человек, как и вы».
— Нет, вы — Верховный Правитель.
Осведы
Томительно было возвращение обратно
Я вез с собой в Тобольск большую партию изданий Русского Общества печати. Офицеры и солдаты с жадностью набрасывались на литературу и газеты. Они совершенно не представляли себе, что делается на свете: где Деникин, где Юденич, что думает делать Правительство.
В Омске существовало бесчисленное количество осведомительных организаций: Осведверх (при ставке), Осведфронт, Осведказак, Осве-дарм — все это военные организации, в которых находили себе убежище многочисленные офицеры и призванные чиновники. Один известный в Сибири профессор записался в добровольцы. Его провожали молебнами и напутственными речами. Через неделю он оказался в «Осведказаке».
Организации эти требовали громадных ассигнований. Как они расходовали деньги, я затрудняюсь сказать, но что большинство из них работало впустую — это факт. На всем пути от Омска до Тобольска мы не нашли никаких следов работы центра. Войска обслуживались своими местными изданиями. В этом отношении особенно удачно работал «Осведарм-3».
Помимо военных организаций, существовала гражданская, «вольная» — Бюро печати. Основано оно было как акционерное предприятие, причем большая часть акций принадлежала казне. Тем не менее, работники Бюро печати считали себя независимыми и поэтому не считали, что их общественное достоинство испытывает какой-либо ущерб. «Казенными» литераторами они не хотели быть.
Это предубеждение казалось мне не больше как вредным предрассудком. Нежелание идти на казенную службу и спокойное существование на казенные средства, но под видом общественных деятелей — это одно из зол русской действительности.
Однако я не считал нужным посягать на свободу Бюро печати. Оно работало с большой энергией, и успехи его были очевидны. Издававшаяся им маленькая «Наша газета» расходилась в 20 тысячах экземпляров. Печаталось множество плакатов, листовок, брошюр.
Но всего этого было мало. Бюро завело плакатный вестник: краткие осведомительные телеграммы, которые рассылались повсюду, где только были телеграфные конторы. Но плакаты оставались известными только телеграфистам. В Таре я убедился в этом. То же самое происходило и в остальной Сибири. Генерал Будберг прислал мне телеграмму с дороги: «Медленно подвигаясь на Восток, убеждаюсь всюду в полном отсутствии осведомленности». Плакатный вестник не вывешивался даже на станциях.
Мы стали собирать в Омске прочитанные газеты. На фронте больше верили свободной печати. Но я не уверен в том, что газеты развозились. Верховный Правитель рассказывал, что в Ишиме он наблюдал полную неосведомленность даже в лазаретах.
Чиновники из Особого отдела работали живее, чем Бюро печати, в смысле организации осведомления на местах. Они разъезжали в вагонах-читальнях, ездили на фронт, собирали книги и газеты. Правда, директор Бюро печати А. К. Клафтон жаловался, что военные власти, не зная Бюро печати — «что это за «частная» организация»? — чинили препятствия его агентам.