Сибирь, союзники и Колчак т.2
Шрифт:
Совет министров искал выхода.
Министр финансов Гойер, человек хорошо осведомленный в восточных делах, казался наиболее подходящим средством связи с Като. Министр Третьяков, как представитель торговли и промышлености, мог помочь ему. Им обоим поручено было войти в переговоры с японским послом относительно тех экономических выгод, которые могли бы быть предоставлены Японии на Дальнем Востоке в случае ее помощи Правительству. Като отказался обсуждать вопрос в плоскости компенсаций; он заявил, что японское правительство готово помочь из дружеских чувств к России, но, что касается интересов Японии на Дальнем Востоке и тех выгод, которые она могла бы себе обеспечить там, он рад обсудить их совместно с министрами, и, если точка зрения Правительства
Сведения, полученные позже из Японии, подтверждали, что там происходил в то время перелом настроений. Для обеспечения специальных интересов на Дальнем Востоке необходимо было оберечь от большевизма Сибирь. Япония послала в Забайкалье новую дивизию. Это казалось благоприятным признаком, но Российский посол в Токио ничего о переменах настроений не сообщал, и Министерство иностранных дел Омского Правительства не приняло всех необходимых мер для использования новых настроений Японии.
Тем не менее, еще в конце октября мы продолжали надеяться, что положение не безнадежно.
Перемена ориентации
В дни тяжелых невзгод только немногие умеют сохранить стойкость и постоянство взглядов и отношений. Другие начинают метаться, легко отрекаются от старого, забывают то, чему недавно поклонялись, ищут новых кумиров.
В то время как Юденич надвигался на Петроград, пришло известие, что Ригу занял корпус фон дер Гольца, что под сенью Германии образовался русский отряд, которым командует полковник Вермонт, один из русских военнопленных. Попав в Берлин, он пользовался сначала успехом благодаря своей видной наружности. Он быстро перешел на германскую ориентацию и укрепил свои успехи, обеспечив возможность формирования партизанского отряда.
Появление в Латвии этих неожиданных сил внесло большое смятение в умы. Кто они: друзья или враги?
Накопившееся в глубине недовольство союзниками стало выявляться открыто. Глухо звучавшие где-то голоса: «Долой союзников, да здравствуют немцы!» — стали раздаваться въявь.
Сведения из Гельсингфорса говорили о том, что на западе происходит соревнование англичан и немцев. Англичане хотят взять Петроград руками Юденича. Они стремятся обеспечить свое главенство и на Балтийском море. Немцы поклялись не допустить этого. Балтийское море — их, немцев, и фон дер Гольц сказал: «Никогда, никогда Юденич не возьмет Петрограда!»
У Гольца, по слухам, было 40 тыс. штыков. Он угрожал Эстонии, что расстраивало тыл Юденича. В самой его армии появились германофильские тенденции. Шла двойная пропаганда: большевиков и немцев. Армия Юденича разлагалась.
В Омске было много германофилов. Жардецкий уже давно мечтал о германо-русско-японском союзе, но он подходил к этому вопросу осторожно. Устрялов, молодой доцент, отличавшийся отвлеченной, непрактичной и приспособляющейся к моменту мыслью, делал это открыто, без фигового листка. В газете «Русское Дело», органе кадет-беженцев, германофильской пропаганде отводилось видное место.
«Нет ничего невероятного, — пишет Устрялов (№ 16), — в рассказах, что политические вожди современной «социалистической» Германии любят демонстративно поднимать бокалы «за процветание единой и великой России», а генерал фон дер Гольц ставит «спасение русского народа» своей первейшей задачей. При создавшихся международных условиях «восточная ориентация» есть последняя возможность и естественная надежда для обломков «Центральной Европы»... Мы, русские, переходим к новому фазису в истории наших ориентации».
Это откровенное выявление новой точки зрения на международные отношения в одном из влиятельных органов, издаваемом притом лицами, близкими к Правительству, и почти что на казенные средства, было в то время грубой бестактностью. Но омские деятели не отличались чуткостью. «Русское Дело» как будто нарочно проповедовало все время идеи, неприемлемые для Правительства.
Насколько энергичен был натиск на союзников, показывает то, что генерал
«Английские офицеры, — сказал генерал, — помогли и продолжают помогать при обучении более 1500 молодых русских офицеров и такого же количества унтер-офицеров. Далее, наша помощь выразилась в посылке громадного количества военного материала в Сибирь, хотя это количество меньше того, которым Великобритания снабдила Деникина. Мы доставили в Сибирь сотни тысяч винтовок, сотни миллионов патронов, сотни орудий и тысячи пулеметов, несколько сот тысяч комплектов об
мундирования и снаряжения и так далее. Каждый патрон, выстреленный русским солдатом в течение этого года в большевиков, сделан в Англии, английскими рабочими, из английского материала, доставленного во Владивосток английскими пароходами. Мы сделали, что могли. Некоторые русские говорят нам откровенно, что эта помощь недостаточна и что мы должны прислать еще большую армию. Кто винит Великобританию в непосылке войск, тот забывает, что Великобритания — свободная демократия, и правительство не может отправлять войска в другие страны без согласия народа».
Генерал не упустил случая упрекнуть при этом русское общество в его пассивном, холодном отношении к армии.
«Армия нуждается в добровольцах для моральной поддержки мобилизованных молодых солдат. В настоящее критическое время каждый мужчина в тылу, работающий в сравнительном комфорте только 6 часов в сутки, должен отдать отечеству полный рабочий день. Все должны удвоить работу, чтобы освободить половину тыловых работников для фронта. Женщины Англии добровольно соглашались на разлуку с мужьями, сыновьями, и благодаря их патриотизму быстро удалось набрать два миллиона добровольцев. По этому расчету, Сибирь должна дать 660 ООО добровольцев. Армия нуждается в теплых вещах и разных мелочах: чае, сахаре, табаке и папиросах. Каждый офицер и солдат на фронте должен чувствовать, что он герой и что вся Сибирь постоянно следит за ним. Подкрепления и свежие части, отбывающие на фронт, провожались бы в Англии ликующей толпой, их угощали бы чаем, обедами, добровольными пожертвованиями, им прислуживали бы женщины-добровольцы. Вы, русские, часто останавливаетесь полюбоваться отрядом молодых, красивых, здоровых мобилизованных крестьян, марширующих с песнями на улицах. Почему, однако, вы так мало делаете для них, когда они возвращаются с фронта усталыми, разбитыми, больными и ранеными, исполнив тяжелый долг для вашего благополучия? Часто им самим приходится носить со станции свои пожитки, их не встречают, не сопровождают до места назначения, они становятся пасынками для своей страны, людьми, не имеющими сочувствия. Во всех государствах мира такие обязанности выполняются обществом добровольно. Легко, сидя дома, критиковать правительство, что оно не организует всего этого; но не критиковать нужно, а работать самим. Такая инертность общества непростительна в то время, когда даже иностранцы стремятся улучшить быт русского солдата, примером чему могут служить английские общества в Японии и Китае, приславшие много белья и подарков для русских войск. Я полагаю, русская армия предпочла бы, чтобы люди в тылу оставили в покое политику и объединились вокруг великого духом человека, который борется за спасение России в небывалых в истории тяжелых условиях».
Эти слова генерала Нокса не остались без ответа. Генерал задел больное место: отношение к правительству, и в «Русском Деле» появилось вскоре «Открытое письмо генералу Ноксу».
«Совершенно справедливо, — пишет автор этого письма, скрывшийся под именем «Один из солдат», — что в тяжелом положении адмирала Колчака и его Правительства виновны прежде всего союзники. От них не ждут помощи живой силой, но они расшатывают веру в то, что союзникам нужна Единая Россия, они не признают Правительства адмирала Колчака и тем помогают его врагам.