Сибирь

Марков Георгий Мокеевич

"Устал, сердешный! Дышит-то как! Нет, этот на разбойника не походит".

— А ты-то кто такая будешь? Как ты оказалась в этом осином гнезде с такими добрыми очами? — поднимаясь по ступенькам на крыльцо, спросил мужик.

— Я-то? Да уж так вот… оказалась, — не зная, что ответить, смутилась Поля. Признаться в том, что она сноха Епифана Криворукова, ей не хотелось, а придумать что-нибудь другое она не успела.

Мужик заметил, что Поля не спешит с ответом на его вопрос, махнул рукой:

— Ну и не рассказывай! И без рассказа знаю, что попала сюда не по доброй воле. Заманили небось, как пташку, для этого пакостника

Епифана Криворукова.

Вот уж этого Поля равнодушно вынести не могла, замотала головой:

— Нет, нет, дядечка! Решительно нет!

Мужик почему-то поверил Поле без колебаний.

— И хорошо, что нет. Посматривай в оба!

— Счетовод я при доме Криворуковых. Сальдо-бульдо подсчитываю.

— Найдешь какое-нибудь иное дело — утекай. Доброго мало в твоей должности. Знаю я его жульническую коммерцию! — убежденно посоветовал мужик.

В доме Поля предложила мужику кружку чаю. Toт охотно согласился, сбросил полушубок, папаху, рукавицы. Дышал все еще тяжело, покашливал, вытирал ладонью пот на залысинах.

— А куда девались эти писклявые варнаки? — кивнув головой в сторону второй половины дома, спросил мужик.

— В село вместе с моим хозяином уехали.

— Вон как! Они туда, а я оттуда. Где же я мог с ними разойтись?.. Жалко. Нужны мне позарез.

— А может, они в другое место уехали. Мне ведь не говорят, — сказала Поля, про себя подумав: "Возможно, "яму" смотреть поехали или остяков нанимать". — Вы что — знакомый им или каким-нибудь делом с ними связанный? — помолчав, спросила она.

— Бечева нужна. Дело есть, сети надо посадить, а веревку, кроме как у них, взять негде.

— Вы, значит, рыбак? — попыталась уточнить Поля.

— Рыбак поневоле. Ссыльный я, девушка. Шустов моя фамилия. Василий Демьяныч. Два года прожил в этой местности. Еще два с половиной года надо мучиться. При мне и семья. Пять человек детей — один другого меньше. Жена, конечно. Семь ртов. Каждому понемногу — и то сколько всего надо. А тут со здоровьем не везет. Как весна, меня лихорадка трясет, а зимой то кашель мучает, то ревматизм гнет.

Шустов отхлебнул чай из кружки, взглянул на Полю О недоверием, с усмешкой бросил:

— Да что говорить! Все равно не поймешь.

— Почему же это не пойму? — откровенно обиделась Поля.

— А потому, девушка, чтоб понять меня, надо побыть в моей шкуре. Шустов, видимо, угадал, что чемто задел Полю, произнес эти слова более мягким тоном.

Поле захотелось сказать: "Я все понимаю. У меня и дедушка и папка ссыльными были". Но сдержалась, спросила о другом:

— А лечиться пробовал, Василий Демьяныч?

— Как же! Пользует меня парабельский фельдшер Горбяков Федор Терентьевич. Золотой человек! Иной раз прискачет в такую непогоду, что жуть берет.

"Как, — говорю, — можно? Загнбнете!" А он, весельчак, смеется только: "Э, — говорит, — все это пустяки! Кому суждено утонуть, тот в огне не сгорит!" Золотой человек! — повторил Шустов. И как-то даже привстал от волнения.

Поля с трудом удержалась, чтобы не крикнуть: "Да ведь этот золотой человек — мой панка!" Похвала Шустова так ей была приятна, такой глубокой и сильной радостью омыла ее душу, что все неприятности и терзания последних дней улетучились из памяти, будто их и не было. Видно, эта внутренняя вспышка отразилась и на лице Поли, в ее глазах. Шустов заметил это. Вдруг, в упор

посмотрев на Полю, спросил:

— Приходилось знать Горбякова?

— Еще бы! Личность по всему Нарыму известная.

— Большой души человек Горбяков, — в третий раз похвалил Шустов фельдшера.

— А сами-то вы откуда? — спросила Поля, с каждой минутой все больше чувствуя интерес к этому человеку. — Трудно тут, в наших краях, человеку пришлому. Мы-то, сибиряки, притерпелись, обжились.

— Из Саратова я. Попал сюда, как многие заводские, — забастовщик. Ну тем полегше. Ребята все бессемейные, одинокие. Помучаются в тоске и одиночестве, а все-таки переживут ссылку. Разбросали нас кого куда. Одних под Архангельск, других — в Туруханск, а меня и еще троих — в Нарым. Да и тут-то расселили по разным станкам, — доверчиво рассказывал Шустов, Окажись мы вместе, все-таки не дали б друг другу голодной смертью умирать…

— Пособие-то вам платят или вы как ссыльнопоселенец?

— Все пособие за квартиру отдаю. Пропитание добываю работой. В первый год всему селу самовары перелудил, перепаял посуду. Да велико ли село-то?

Шестьдесят дворов. Потом поделкой туесков занялся.

Всех хозяев снабдил. А главный заработок — рыбалка.

Осенью с женой на песках работали. То неводили, то разделкой рыбы занимались. Работаешь вроде много, а концы с концами свести не удается. Теперь вот кое-какую свою снасть завожу: купил переметы, самоловы, две-три сетенки соображаю к весне заиметь. Все ж таки хоть рыбу не покупать. А к рыбе хлеба немножко приложишь — вот тебе и пища…

Поля слушала неторопливый рассказ Шустова, п многое из того, о чем он говорил, было ей знакомо и близко. Отцовской семье хоть голодовка не грозила, но рассчитывать приходилось постоянно. Лишнего в доме ничего не было, и весь достаток зависел только от собственной работы.

— А дети у вас большие? — спросила Поля.

— Старшему десять годов, а младший здесь уж, в ссылке, родился.

— Здоровые?

— Какой там здоровые! То и дело болеют. Климат тут несравним с нашим: сурово. А похвастаться одежкой-обувкой не можем. Кто в чем. А ведь у меня сплошь парнишки. Удержу им нету. На реке ледяные забереги, а они в воду лезут. Студятся, бесенята! — почти ласково воскликнул Шустов и, помолчав, продолжал: — Когда осудили нас, не хотел я попервости семейство с собой тащить в ссылку. А потом пришла жена на свидание и давай меня упрашивать: "Что я тут с ребятишками буду делать? С сумой придется их по дворам отправлять". Решился я: возьму, и так и этак клин. Вот и привез. Живем хоть и голодно, а все-таки все вместе… Ну, ничего! До весны бы только дотянуть, до тепла. А там будет легче: сети налажу, рыбачить начну… Боюсь вот только, братья-скопцы веревку в долг не дадут. Тогда опять без сетей останусь… Уж тут не знаю, что и делать…

Поле захотелось как-то помочь Шустову, и помочь немедленно. Она посмотрела на его вспотевшее от горячего чая худощавое и уставшее лицо, перевела глаза на мотки веревок. Один из кругов как раз был смотан из тонкой веревки, на которую "садили" сетевую дель.

"Возьму, отмерю ему сажен двадцать — и дело с концом", — подумала Поля.

Шустов словно уловил ее мысль. Кивнув на круг с сетевой веревкой, сказал:

— Вот эта веревка. А без хозяев не возьмешь.

— А если испробовать без хозяев взять? В ответе я.