Сибирская амазонка
Шрифт:
Микола хотел уладить дело миром. Но атаман смотрел на крестьян свысока и даже старосту не слишком жаловал. Вот и не выдержал один из самых крепких и уважаемых в селе полтавчан.
Атаман почувствовал скрытую угрозу в его словах и приподнялся из-за стола. В голосе Никиты Матвеевича прорвалось давно скрываемое раздражение:
— Но-но, милейшие! То есть как это — запашем? Казачью землю? Ты, паря, больно прыток, не по-нашенски это! Я ведь не посмотрю, что в соседях ходите! Гляди-ка, вызову станичников, они вам живо дорогу домой наладят.
— Та мы ни малы диты, шоб нас гладить. Як потребуется, то и сдачи дамо. Не злякаемся. — Старик поднялся, сердито насупив сивые брови.
Перетятько, побагровев от неловкости, все порывался что-то сказать. Но старик шикнул на него, и староста замолчал, виновато поглядывая на атамана.
Вслед за стариком поднялись остальные посланцы Полтавки. Перетятько вновь попытался найти пути к соглашению.
— Никита Матвеич, лучше нам полюбовно договориться.
Ведь мы и вправду соседи. Что ж лоб в лоб становиться?
Сколько еще лет рядом жить!
Атаман посмотрел снизу вверх — вставать он не собирался, подчеркивая этим свое хозяйское положение. Да и почему он должен кланяться каким-то мужикам, провожать их… Он их ни по делам, ни тем более в гости не приглашал.
— Закон не позволяет! Закон! — произнес он с расстановкой, но решительно, отсекая возможность дальнейших переговоров.
— Смотри, атаман! — Старик криво усмехнулся. — Отольются тоби наши слезки. Кабы сам кровушкой не умылся.
— Ах, ты!.. — Шаньшин задохнулся от гнева. Вскочил и, топорща в ярости усы, гаркнул:
— Петро! Иван! — И когда два дюжих казака при шашках и нагайках выросли на пороге, махнул рукой на мужиков:
— В шею их, в шею! И чтоб даже шагу на крыльцо, чтоб в станицу вовсе, — он перевел дыхание и крикнул уже в спину торопливо покидавшим канцелярию посланцам Полтавки:
— ..не пущ-щать!
Никита Матвеевич вздохнул и поднес к глазам казенную бумагу с инструкцией, писанной неким полковником Кудряшовым, в которой разъяснялся порядок охраны границы иррегулярными, то есть казачьими, войсками.
— Ишь ты, — атаман сердито отбросил бумагу, — писака! И близко не стоял с казаками, а вишь выдумал! Иррегулярные войска! — произнес он с презрением и сплюнул с крыльца. — Допрежь, чем писать, на границе надо побывать и не на коняке проехать, а на пузе вдоль нее проползти. — Он опять сплюнул и еще с большим негодованием произнес:
— Развели в штабах баглаев [17] . Нас бы поспрошали сперва, бумагомараки!
Сорвав плохое настроение на бумаге, Никита Матвеевич несколько успокоился и сладко зевнул. Можно было вздремнуть до приезда гостей, но в дом он не пошел. Набив трубку ароматным табаком, он закурил и блаженно прищурился. Как хорошо иногда почувствовать себя, хотя бы на короткий срок, ничем и никому не обязанным. А просто сидеть бездумно, глядеть на небо, на облака, что гигантскими башнями встают
17
Баглай — дармоед (диалект.).
Облака тем временем потемнели, растеклись по небу серой пеленой. Тензелюкский голец скрылся в густой туманной завесе. Вдруг из туч хлестанула молния, и Никита Матвеевич перекрестился. Грозы еще не хватало! Но одновременно с первым ударом грома ворвался в станицу заливчатый перезвон колокольцев.
Шаныиин радостно вскинулся, но тут на пороге показались жена и его младшие — близнецы Сашка и Шурка.
— Кажется, Гаврюша? — Елена Сергеевна радостно посмотрела на мужа. — Припозднились, но все ж к ночи добрались!
Никита Матвеевич посмотрел из-под руки на гору. Тройка и несколько верховых уже миновали самый крутой участок.
Еще пара минут — и они здесь! Близнецы, уже не дожидаясь команды, кинулись к воротам и распахнули их во всю ширь, а Степан, прижимая шапку к широкой груди, встречал тройку с улицы.
Шаньшин прикрикнул на жену, чтобы не глазела понапрасну, а мчалась бы в дом и проверила, все ли готово к приему гостей, и сам проворно сбежал по ступенькам вниз. Бренча колокольцами, во двор въезжала тройка добрых гнедых лошадей.
— Здорово, станичники! — приветствовал Никита Матвеевич казаков, спешившихся у коновязи за воротами. А глаза уже искали сына. Гаврюха вошел во двор вслед за коляской, ведя в поводу своего коня. — Как добрались? — спросил атаман и, не дожидаясь ответа, тут же задал второй вопрос:
— А гостей, что ж, встретил али нет?
Гаврила сбил папаху на затылок и засмеялся:
— Сморило гостей с непривычки! Всю дорогу бодрились, а верст за пять до станицы, чую, засвистели носами. Решил не будить.
Но, заслышав громкий разговор, приехавшие выглянули из коляски. Иван первым выпрыгнул из экипажа. Прихрамывая, видно, отлежал ногу, и радостно улыбаясь, он направился к Никите Матвеевичу. А тот широко раскинул руки ему навстречу.
— Иван Лександрыч, дорогой! Рад тебя видеть! — Он по-медвежьи облапил гостя, приподнял его над землей и даже слегка встряхнул, отчего лицо Ивана покраснело и приобрело растерянное выражение. Атаман вернул его на землю и отступил, окинув гостя умильным взглядом.
Иван встряхнулся, поправил тужурку и пожал руку атаману. Глаза Вавилова радостно сияли.
— Вот и свиделись наконец! По правде, я уж и не думал, что в этом году получится. Служба такая, сам понимаешь…
— Што ж не понимать, коли сами служивые, — басил добродушно атаман и продолжал внимательно разглядывать Ивана. — Смотри-ка, исхудал совсем. Видать, не хлеб с медом служба, а? Вона и седина пробивается… — Он хлопнул Вавилова по спине. — Да што это я? Такой же молодец, Иван Лександрыч! Орел! Богатырь!