Сибирская любовь
Шрифт:
Машенька представила себе, как неуклюже карабкается на лошадь, одновременно путаясь в шали, юбке и саке. Николаша пытается пропихнуть ее наверх, Аниска держит ноги, Петя пьяненько хихикает сбоку, а из-за заборов глядят егорьевские обыватели и тихо радуются извечной радостью мелких людишек: вот, мол, сам-то Гордеев в силе великой, а дети-то у него… Девушка до боли закусила губу, ощутила соленый кровяной привкус на языке.
– Машенька! Машенька! А вот вы где! А я вас нашел! – неловко, но как-то удивительно уверенно шагая по скользкой глине, к группе приближался веснушчатый, долговязый Вася, младший брат Николаши. – Меня Иван Парфенович с батюшкой
– Шел бы ты назад, Васька, а! – недовольно поморщился Николаша. – Небось, без тебя доставим Марью Ивановну в лучшем виде.
– Не-а, – орясина Вася, не переставая улыбаться, упрямо помотал кудлатой головой и шагнул вплотную к Машеньке, нависнув над ней, как диковинный рыжий шлагбаум. – Мне велено, я и справлю. А вы с Петей только разговоры разговаривать, а дело – тпр-ру! Я сам! Хватайтесь-ка за шею, Марья Ивановна! – с этими словами он легко подхватил Машеньку на руки. С подола прямо на Васины сапоги закапала грязная вода. Аниска взвизгнула, не то от страха за хозяйку, не то от восторга.
– Вот идиот! – в сердцах пробормотал Николай. – Вечно явится не вовремя и все испортит…
– Брось, друг Николаша! – пьяно усмехнулся Петя. – Чего тебе Машка! Поскачем вдвоем! А они – пусть. Гляди, твой братец да моя сестричка – хороша парочка юродов! Верно, а?
Николай, ничего не ответив приятелю, махнул рукой.
– Вася! – прошептала Машенька, едва успокоив зашедшееся от неожиданности сердце. – Зачем вы? Вам же тяжело станет!
– А вот и нет! – весело рассмеялся Вася. – У нас прошлый месяц телушка годовалая в логу ногу сломала, так я ее три версты на хребтине нес. И не запыхался даже. А вы – что? Да и нести два шага всего…
– По сравнению с телушкой, конечно, – улыбнулась Машенька. – Ничего не стоит. Такому мужику-силачу…
– Да, уж силы-то мне Господь дал. И росту. Я ведь все расту, смешно, правда? Девятнадцатый год, а вот опять штаны коротки стали. Матушка ругается, а батюшка смеется: мы тебя, Васятка, телеграфным столбом по почтовому ведомству устроим… Зато ума не досталося, – вздохнул Вася. – Но ведь не бывает же, чтоб все сразу…
– Кто это вам, Вася, про ум сказал? – искренне возмутилась Машенька. Парень гляделся наивным и добродушным, но вовсе не дурачком.
– Как – кто? Матушка, братец… Да все говорят! Батюшке докука: Николаша мог бы к делу, да не хочет. А я, значит, дурак…
– Не смейте так про себя говорить, Вася! – Машенька откинула голову назад и взглянула прямо в зеленые, цвета сибирского зимнего неба глаза Васи. – Не верьте, кто скажет. Запомните: вы добрый и чуткий. А такие дураками не бывают. Так Господь устроил.
– Спасибо вам, Машенька, за ваши слова, – сказал Вася и покраснел, сперва шеей, а потом и лицом. – Я вам взамен скажу, так бы не решился: вы на ангела с картинки похожи. Я на ярмарке видел, хотел купить, маменька денег не дала: сказала, у меня вкус, как у извозчика. А я – кто же? Третий год извозом хожу… А ангел красивый был, весь в серебряной пудре, просто мочи нет глядеть. Вот и вы такая же… А я еще спросить хотел: вы с тетенькой Марфой Парфеновной в божественном разбираетесь, скажите – ангелы, они мальчики или девочки?
– Ой, Вася! – Машенька прыснула и, отчего-то совершенно не смущаясь, уткнулась лицом в шею юноши. От Васиной кожи пахло кипяченым, слегка пригоревшим молоком.
– Ага! – обрадовался Вася. – Бывает. Я знаю. Вот червяки дождевые. Я раньше много смотрел. И за ними, и за муравьями. Пока батюшка к извозу не приставил. Так интересно все. А мальчиков и девочек у червяков, и вправду, нету. Я б заметил…
Глава 14
В которой Машенька Гордеева знакомится с новым управляющим, а Серж от лица Дмитрия Опалинского пытается подружиться с инженером Печиногой
От дверей собрания до самой улицы – чистые деревянные мостки. Маша, почувствовав опору под ногами, перевела дыхание. Поправила съехавший платок. Ох, волосы под ним, небось – колом. Какова покажусь? Хорошо хоть, в сенях – свет и зеркало стоячее, а все равно толком не уберешься. Войду, и они смотреть будут. И Златовратские, и ссыльный этот, и товарищи батюшкины. И Николаша… Она невольно глянула в сторону коновязи – Николашин чалый конек уже стоял там…
– Славно-то как, Марья Ивановна, – Вася, улыбаясь во весь щербатый рот, оглядывался по сторонам, – осенью пахнет… чуете?
– Чую, – она бросила заталкивать под платок выбившиеся пряди – все равно без толку, – вы, Васенька, идите, я догоню. Спасибо вам. И ты, Аниска, возвращайся домой.
Вася послушался, и Аниска, после неизбежных пререканий (мол, велено сдать барышню на руки Ивану Парфеновичу, и все тут) – тоже. Маша дошла до крыльца; остановилась, взявшись за резную балясину. Посмотрела вверх, глубоко вдыхая сырой, полный горькой свежести воздух.
И впрямь славно. Эти бегущие по ветру сизые клочья в небе… галки орут. Мокрый осиновый лист прилип к забору, такой алый, яркий, аж глаза режет. Вот как понять: сиротское это время – осень, и на душе так неуютно, тревожно… а хорошо! Она размотала платок, тряхнула головой, – растрепанная коса тяжело упала за спину.
– Зря это вы, простудитесь.
Она вздрогнула. Обернулась резко, забыв, что – неустойчива и должна обязательно за что-нибудь держаться. И тут же представила, как могла бы растянуться, и краска бросилась в лицо. Да что же это, вечно все не слава Богу – и перед кем!.. Новый управляющий, остановившись на дороге, весело глядел на Машу. От этого взгляда она то ли рассердилась, то ли просто – осмелела и заявила в ответ:
– Сами-то! Мне к холоду не привыкать, а вот вы…
Он засмеялся. Тряхнул непокрытой головой, светлые волосы – куда светлее, чем у нее, – упали на лоб, и тут же опять взлетели от ветра. Мальчишка, подумала Маша. Неужто и правда – из самого Петербурга, ученый, Горный институт кончил?..
– Жалко, крылышек нет, – посетовал инженер, переведя взгляд с нее на грязную лужу, которую ему предстояло одолеть, – у вас-то у всех при таком климате наверняка отрастают… наподобие как у эльфов… – он ловко перепрыгнул лужу и, быстро пройдя по мосткам, остановился возле крыльца. Снова поглядел на Машу, и она осторожно шагнула назад, спасаясь от этого веселого взгляда снизу вверх (господин Опалинский был высок, но Маша – на крыльце – все-таки выше).