Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова
Шрифт:
Со слов Гущина, через месяц после встречи с ним Анненков выехал в Ургу под легендой оказания помощи Монголии в формировании кавалерийских частей. «По степи двигалось два автомобиля: в первом находился Анненков с советским командиром бригады, причем у каждого было по револьверу. Шоферами первого автомобиля были один советский, другой его помощник „белый“; на втором автомобиле были только вещи, и шоферами его были двое „белых“ из жителей Калгана. Денисов остался Калгане, где ему предложили пост военного инструктора при штабе Примакова» {228} .
«Таким образом, в монгольской
Добровольное или насильственное возвращение Анненкова в Советскую Россию осуждал генерал П. Н. Краснов. В склонении его к этому он обвинял Гущина: «Человек, опытный в предательстве, он свиделся с Анненковым и уговорил его уехать в Монголию. Там, по словам Гущина, образуется свободная и независимая монгольская республика, она создает свое войско, ей нужна многочисленная конница, и кому же создавать ее, как не знаменитому партизану атаману Анненкову?» {230} .
И генерал прав: то, что негласный сотрудник советских спецорганов Гущин в контексте этой операции сыграл определенную роль в склонении Анненкова к переходу в СССР — бесспорно. И не только Гущин, но и оперативный работник еще царского закала Иванов-Ринов, который до революции работал в полиции и недаром сыскал себе имя полицейского ярыжки, и давно завербованный ГПУ Черкашин. После успешного окончания операции Гущин и Иванов-Ринов были отозваны в Россию. Гущин в дальнейшем был командирован в Болгарию, затем снова вернулся в Китай, а Иванов-Ринов все-таки был расстрелян {231} . Судьба Черкашина мне неизвестна.
Заканчивая эту главку, осмелюсь утверждать, что каждая разведка старается работать тихо, конспиративно, не оставляя следов, и наряду с решением задачи активными действиями предпочитает сделать это мирно и по согласию с объектом. Так было и с Анненковым.
Выехав 7 апреля из Калгана, Анненков и Зюк через несколько дней прибыли в Верхнеудинск (ныне Улан-Удэ) и заняли двухместное купе в вагоне сибирского экспресса Владивосток — Москва. В соседнем купе разместился верхнеудинский чекист Н. И. Лопатин.
Путь Анненкова от Верхнеудинска в Москву занял полмесяца, и 20 апреля Анненков ступил на перрон Казанского вокзала.
Некоторые подробности о первых часах пребывания Анненкова в Москве, об обстоятельствах его сопровождения по Сибири ее братом и о своих личных впечатлениях об атамане сообщает сестра Зюка — Раиса Осиповна Идрис. 13 декабря 1967 года она, отвечая на письмо С. и М. Мартьяновых, разыскавших ее в Ленинграде, пишет:
«Вы спрашиваете, что я помню о том времени? <…> Дело в том,
Я заканчивала учебу в институте и жила у брата в общежитии академии на Курсорском переулке. Брат мой находился в 1925–1926 годах в Китае. Весной 1926 года я получила телеграмму о том, что он завтра приезжает в Москву. Я решила его встретить и поехала на вокзал, но оказалось, что поезд прибыл раньше, и наша встреча не состоялась. Я очень была огорчена и поехала в общежитие.
Там меня встретил Михаил, в комнате у него было два человека, на полу стояли чемоданы. Брат был очень взволнован, быстро со мной поздоровался, а я ему начала рассказывать о рождении сына, но он меня не слушал. Сейчас он был занят гостями. Я поздоровалась с ними.
Первый со мной подчеркнуто вежливо поздоровался <…>.
Михаил сказал, чтобы я угостила гостей завтраком, и вскоре сам ушел. Я угощала и все смотрела на военного. Я еще ни разу не встречала такого человека у брата.
Мы пили чай, а я все старалась поддержать разговор, все спрашивала, как живут в Китае, какой там театр. Гость в гражданском не принимал участия в беседе, военный понемногу разговорился и даже рассказал, что он был в китайском театре, и женские роли там исполняют мужчины. Неожиданно военный спросил, есть ли у нас телефон, ему очень нужно позвонить знакомому. Я ответила, что внизу есть телефон, но гражданский сказал, что сейчас нельзя звонить: „Вот будет у Вас номер в гостинице, тогда и позвоните“. Военный гражданин сел молча. Ему, видно, не понравились слова гражданского. После чего разговор не клеился. Я все больше наблюдала за военным, чувствовала, что здесь какая-то тайна.
Мне хотелось, чтобы поскорее пришел брат. Вероятно, прошло минут тридцать, и в комнату вошел Михаил с двумя товарищами, они были в гражданском, но я поняла, что это военные люди.
Брат сказал, что он устроил ему номер в гостинице и что он может ехать. Быстро вынесли вещи. Михаил попрощался, а военному сказал фразу по-китайски.
Когда все ушли и я осталась с братом, он спросил меня, знаю ли я его гостя? Я ответила, что не знаю. И вообще они показались очень странными. Михаил стал смеяться. „Глупая, — сказал он, — ведь это — атаман Анненков“. Тут я совсем опешила. Михаил рассказал мне, что наши друзья китайцы помогли взять Анненкова. Нужно было его срочно увезти в Советский Союз, и это поручили ему. Поручение нелегкое, но брат всю жизнь был смелый и решительный.
Дорога была трудная. В поезде Михаил сначала был с атаманом один. Караулил его круглые сутки, держа два нагана наготове. Потом к ним сел еще один человек. В поезде атаман Анненков пытался бежать. „И вот сейчас, наконец, легко вздохнул. Я сдал Анненкова в надежные руки“. Так закончил свой рассказ Михаил» {232} .
Из рассказа сестры М. Зюка Р. Идрис следует, что Анненков до последних минут не знал, что его обманули. Лишь когда его сопровождение сбросило маски и изменило свое отношение к нему, когда в квартире Зюка появился конвой, когда он, хорошо знавший Москву, увидел, что его везли вместо гостиницы на Лубянку, он, наконец, прозрел, но пути назад уже были отрезаны. Ловушка сработала четко, и за Анненковым захлопнулась дверь камеры № 73 внутренней тюрьмы ОГПУ…