Сибирский ковчег Менделеевых
Шрифт:
– Мир вам, отец, – начал Василий, поклонившись старцу.
– Благословите, батюшка, – склонила голову Мария.
– Не могу, дочь моя, поскольку не рукоположен в сан, а просто подвизаюсь при сей обители.
– Христос воскреси, – вслед за всеми поклонился ему Менделеев, поскольку до Троицы было еще далеко.
– Воистину воскресе, – ответил, тот.
– А мы тут грешным делом спор устроили, – признался Василий, – никак не можем понять, отчего мужики наши в монастыри идти не желают, оттого ваш монастырь в запустении стоит, никто к вам и не ездит, что разруха одна кругом. Вон кругом сколько работы, только успевай
– Василий, сбавь тон. Твои взгляды мне хорошо известны. Ты бы лучше поинтересовался, что сам старец о том думает, – одернула его сестра. – Будь посдержанней…
– Зря ты, дочка, так к нему. Молод он еще, а потому горяч. Слова сами наружу просятся, так и выскакивают. Ничем он меня не обидел. Даже хорошо, что подошли ко мне старому. Давно с людьми светскими беседы не вел, все со своими затворниками, как и я. Нас тут всего-то трое-то стариков и осталось, а все прочие разошлись кто куда…
– А вы, отче, как в монастыре оказались? По своей ли воле? – Василий продолжал сыпать вопросами, которые, похоже, давно его мучили и не давали покоя.
– Как же не по своей, – отвечал тот с достоинством столь неприсущей обычному монаху, – без этого тут делать нечего. Все, кто в монастырь идут, то по воле божьей делается. А как иначе? Иначе и не бывает…
– Почему же в миру жить не стали? – включился в общий разговор Менделеев.
– Уж так видать вышло. Кто б мне раньше сказал, ни за что бы не поверил. Сперва жена умерла, потом лавка моя сгорела, где торговал понемногу. Трое деток у меня вдовца на руках осталось. Ладно женина родня да мои братья их к себе позабирали, помощники в доме всегда нужны. Вот и пошел я к батюшке нашему, спрашиваю, как быть? Хоть руки на себя накладывай, и полушки нет за душой, чтоб за упокой души любезной моей женушки свечку затеплить…
– А вас как зовут? – поинтересовалась Мария, у которой от рассказа монаха даже слезы на глаза навернулись.
– Силуаном назвали, как постриг принял. А до того Сергеем кликали.
– Что же вам батюшка присоветовал? – напомнил ему Иван Павлович.
– Что он мог сказать? Обещал с владыкой перемолвиться, тот и благословил меня на монашеский подвиг.
– Это почему подвиг? – удивился Василий.
Старец внимательно глянул на него, словно не понял вопроса. Потом чуть помолчал, вздохнул и негромко пояснил:
– Как иначе сказать, не ведаю. Но подвиг, он и есть подвиг, коль тебя сам господь к служению монашескому приставил. Думаете, легко? Взяли бы, да и проверили…
– Да вы говорите, мы слушаем, – подбодрила его Мария.
– А я и скажу, все как есть скажу. – Взгляд монаха вдруг сделался твердым, решительным, и дальше каждое свое слово он произносил без колебаний, не сбиваясь с начатого: – живем мы тут, хоть и вблизи от города, но словно всеми забытые. Новый владыка, как принял кафедру, ни разочка к нам не наведался. Пропитание сами себе добываем: рыбачим, огородик небольшой поднимаем. То ладно, а вот как одежа износится, новую заказать, на то средств никаких не имеется. Потому и донашиваем лохмотья свои до последней возможности. Опять же дров на зиму никто нам не привезет, сами из леса таскаем, у кого силенок хватает.
– Неужели даже лошади нет? – удивился Менделеев.
– Откуда ей взяться. Ране говорят, была кобылка, да срок пришел, она и померла.
–
– Куда там. Они дажесь храм наш стороной обходят, словно нехристи. Игумен наш ходил к ним, умолял слезно, а те ни в какую. Смеются, мол, молитесь шибче, вот бог и услышит, помощь пришлет.
– Написали бы письмо в консисторию о безвыходном своем положении, – предложила Мария.
– А то, как же, писали… Владыка обещал помощь оказать. И ничего… Видать, других дел много, – безнадежно махнул он рукой.
– Давайте лучше я вам воды принесу. – Василий решительно взял из рук старика деревянную бадейку и направился к небольшой речушке, протекающей поблизости.
– Вот, возьмите на помин души представившихся родственников наших, – подала ему незначительную сумму денег Мария.
– Имена их знать надо, – ответил тот, принимая деньги.
– Имена их господу известны, – со вздохом отвечала она.
Пока Василий спускался к речке, старец стоял в задумчивости, будто отрешился от этого мира и перенесся в иные дали никому, кроме него, не доступные. Его не касалось все происходящее вокруг, в том числе и молодые люди, стоявшие совсем рядом и, как и он, занятые собственными мыслями. Воспользовавшись моментом, Мария наклонилась к Ивану Павловичу и тихо спросила:
– Вы на меня тогда сильно обиделись?
– Это когда? – не сразу понял он.
– А в тот раз, когда вы пытались мне руку поцеловать, – уточнила она с лукавой искоркой в глазах.
– Вот вы о чем, – вздохнул он, – да почти уже и забыл. А что это вдруг вспомнили про тот случай?
– Вину свою чувствую, хочу извиниться.
– Зачем? – испуганно замахал он руками. – Не стоит старое бередить, ни к чему. Что было – то прошло…
– Как скажете, пусть будет, по-вашему, забудем то, что было, – успокоила она молодого учителя, – Обещаю больше не вспоминать тот случай, когда мы оба оказались не на высоте. Но знаете, вот сейчас я даже совсем и не против, если вы повторите ту свою первую попытку. Как знать, может на этот раз более удачной окажется, – и она, чуть жеманно протянула ему свою правую руку, предварительно сняв с нее перчатку. – Ну, что же вы? Смелее, прошу вас, – подбодрила она растерявшегося Ивана Павловича, видя его полную растерянность на грани смятения.
Менделеев почему-то кинул взгляд в сторону монаха, который в этот момент смотрел с улыбкой на Василия, что нес, чуть наклоняясь, бадейку с водой. И лишь после того решительно, хотя и несколько торопливо, наклонился и неумело чмокнул протянутую ему руку, отчего тут же покраснел, в глазах все поплыли разноцветные круги и он, с облегчением вздохнув, как после тяжелой работы, чуть качнувшись, боясь потерять равновесие и ненароком упасть, с трудом распрямил спину, и вновь глянул в разные стороны, будто опасался, не видел ли кто его скоропалительного поступка.
– Вот, теперь совсем другое дело, – улыбнулась она, натягивая перчатку. – Теперь мир? Вы меня прощаете?
На этот раз уже не выдержал наконец пришедший в себя Иван Павлович и громко расхохотался:
– Вот, значит, вы какая! Никогда бы не подумал …
– Какая? – игриво спросила она. – Нет, вы скажите, я жду…
– Вы необыкновенная! – прошептал он и, взяв ее руку, приложил к своей горячо пылающей щеке.
– О чем это вы? – спросил Василий, тяжело отдуваясь и опуская бадейку с водой на землю.