Сибирский папа
Шрифт:
– Ген, ты дурак? – нашла я силы спросить Гену. – Зачем ты на руке написал мое имя?
Самолет в это время резко пошел на снижение, и я не успела услышать, что ответил Гена. В ушах у меня вовремя зазвенело, их словно заткнули ватой, а тут и самолет подпрыгнул на твердой поверхности посадочной полосы, еще пару раз, кто-то в салоне взвизгнул, мне показалось, что это был Гена, стал разгоняться и… постепенно останавливаться. Некоторые захлопали, я тоже похлопала – своему счастью, что наконец снижение и посадка позади.
В автобусе, который вез нас от аэропорта, Гена умудрился сесть рядом со
– Лучше бы ты помог мне сдернуть тяжелую сумку с ленты! – в сердцах сказала я, спихивая Гену со своего места.
Он крепко держался за переднее кресло и счастливо улыбался. Когда Гена улыбается, всем чертям плохо становится, так тоже бы сказала бабушка. Раньше я не понимала этого выражения, а теперь отлично понимаю. Потому что его огромная челюсть словно разваливается пополам, открывая длинные зубы, которых как-то подозрительно много, точно не тридцать два, не может этот частокол составлять всего тридцать два зуба.
Кащей раз оглянулся на возню, которую устроил Гена, два… Потом подошел и спросил:
– Какие-то проблемы? Ты что здесь делаешь? Ты кто вообще?
Я отвернулась, делая вид, что меня это всё не касается. На самом деле какая мне разница, у меня сейчас другая цель. Экология экологией, но я сюда полетела, потому что должна встретиться с тем человеком. И ничто не должно мне помешать.
В дверь моего номера энергично постучали и, не дожидаясь ответа, ее так же энергично открыли.
– Ты что не закрываешься? – спросил Кащей, прошел и смело сел ко мне на кровать, пытаясь притянуть меня к себе. – Ты успела немного поспать, малышка? Не люблю ночные рейсы.
– Я ухожу, – ответила я, тут же поняв, что совершила большую ошибку.
– Куда это? У нас собрание.
– Мне надо… – Я поколебалась, говорить ли Кащею правду.
Вообще мой принцип – если правда не обижает того человека, которому я ее говорю, – не лгать. Кащея никак бы не обидела моя правда, но… Он бы стал привязываться с вопросами и, главное, он крепко сейчас держал меня за талию. Не могу сказать, что мне это неприятно, но почему-то мне обидно, что он постоянно говорит о том, что я его соблазняю, пытается обнять, схватить то за руку, то за ногу, но никуда меня не приглашает (я бы с удовольствием сходила вместе с ним на концерт, на спектакль, на выставку или просто в парк) и вообще относится, как к говорящей кукле. Конечно, я могла бы пригласить куда-то его сама, многие девушки так и поступают, но что-то мешает мне – некоторая патриархальность или еще что-то. Может быть, неуверенность, что мне это нужно.
Я встала с кровати, куда Кащей тянул меня, сидя на золотистом покрывале, и отошла подальше, на всякий случай к двери, встала рядом с табличкой, на которой был нарисован подробный маршрут эвакуации. Куда бежать, если запахнет дымом или если твой старший товарищ попробует так настойчиво атаковать тебя.
– Мне нужно идти, у меня встреча, – как можно нейтральнее проговорила я.
– С кем у тебя может быть здесь встреча? Так далеко от дома… – Он одним скачком встал и оказался рядом со мной, как быстрый, слишком худой кот, домашний, но проводящий большую
– С… родственниками.
– Неправда. – Кащей погладил меня по голове и не стал снимать руки с шеи.
Ощущая его руку у себя на шее, я как-то растерялась. Пропустила момент, когда нужно было выскользнуть из его рук. Кащей встал близко-близко ко мне, так близко, что мне уже невозможно было вырваться. И тут заиграл телефон. Звонил папа, очень кстати, как всегда. Он часто как будто чувствует моменты, когда мне плохо или когда я собираюсь сделать глупость, вот как сейчас, и звонит. Именно папа, а не мама. Мама может быть рядом с ним, но подговаривает позвонить его.
Кащей прошептал:
– Не-е-ет…
И попытался удержать меня. Конечно, он сильнее, но я ловчее. И я юркнула, быстро взяла телефон и сказала: «Привет, пап», получилось это чуть хрипловато, поэтому папа сразу забеспокоился:
– Маня, а что с голосом? Ты здорова?
– Да, просто долго молчала. У меня всё хорошо.
– Как долетела? Почему не пишешь? Как тебе разница во времени? Спать не хочешь?
– Хочу есть, – засмеялась я, – впрочем, как обычно.
– Вас не кормят? Сама поешь, у тебя же есть деньги, не экономь.
– Вот сейчас собиралась, – ответила я уклончиво. Ведь, конечно, можно было бы и сказать честно папе – я как раз еду на встречу к тому человеку… Но я не сказала.
Не обращая внимания на то, что Кащей стоял рядом и пытался опять меня обнимать, я быстро надела туфли и сдернула с вешалки легкую куртку.
– Выходи, – попросила я.
– Как скажешь, – недобро улыбнулся Кащей и вышел мимо меня в дверь, стремительно понесся по коридору, не оглядываясь. Ну и ладно.
Мне почему-то стало очень обидно, не понятно отчего, но я постаралась не думать о Кащее, а сосредоточиться на том, что я сейчас скажу тому человеку. О чем спрошу его. Мне ведь всегда казалось, что я так о многом хочу его спросить.
Я сидела в кафе напротив того места, где мы договорились встретиться – по навигатору я легко нашла нужную площадь и дошла туда пешком, это оказалось недалеко. Он хотел приехать в гостиницу, но я решила – лучше не нужно. Обязательно кто-то бы привязался с разговорами, некстати подошел бы. А я хотела, чтобы встреча произошла спокойно. Потому что мне и так было совершенно неспокойно на душе.
Я уже сто раз подумала – зачем я это делаю? Надо ли мне это, изменит ли как-то мою жизнь? Я вообще совершенно не склонна к таким сомнениям и колебаниям, но это особый случай. Да, я сама так решила. Родители ведь этого много лет не хотели, иначе бы все было по-другому. И я тому человеку сто лет не нужна. Иначе тоже всё бы было по-другому.
Но… я сижу в кафе и смотрю на площадь, на непонятный памятник в центре ее, что-то похожее на шар неправильной формы, и жду, когда к нему подойдет человек, гены которого живут во мне своей собственной жизнью, человек, которого когда-то любила моя мама (наверное, любила – мама не распространяется на этот счет), и благодаря которому я появилась на этот свет. И я не знаю, как его называть.