Сибирский папа

Терентьева Наталия

– Как его фамилия? – без раздумий спросила я. – Тобольцев?

– Маша, Тобольцева – моя девичья фамилия, соображай головой, тебе уже скоро четырнадцать лет, а ты всё как маленькая. А Толя, в смысле тот Толя, который… – Мама с сомнением взглянула на меня, словно решая, говорить или не говорить, вздохнула и все-таки сказала: – Сергеев.

– А где он живет?

Мама пожала плечами.

– В Сибири.

– А где в Сибири? Сибирь большая.

– Где-то.

И всё. Мама не хотела больше ничего говорить. Я пыталась спросить что-то у папы, он тоже отказывался, тут же прятался за маму или в свои тетрадки, смотрел на меня беспомощно и растерянно, и я отстала. Не хотят говорить – не надо.

Прошло

еще два или три года. Я повзрослела. Пошла в одиннадцатый класс, у меня с весны еще появился серьезный поклонник в школе, Голубев Егор, троечник, спортсмен, на год меня младше, высокий, красивый, блондинистый, популярный у девочек, наглый и очень глупый, не дававший мне прохода. Появился и закрепился. Серьезность его намерений заключалась в том, что он для начала разогнал моих вечных неудачливых поклонников Трясова и Панюськина, а потом принялся ухаживать сам: то и дело толкал меня на переменах, прятал мою сумку, однажды подбросил мне открытую пачку сигарет и подошел вразвалочку, громко спрашивая: «Маш, не ты стырила мои сигареты?» Глагол «стырила» звучал гораздо грубее. И я не знаю, как это связано (а в нашем организме всё очень сложно взаимосвязано), но чем больше ко мне приставал Голубев Егор, тем чаще я вспоминала ту странную историю о человеке с пшеничными усами, стоявшем на пороге роддома и державшем меня на руках. Счастливая (вроде как) мама, прислоняющаяся к нему головой, растерянно и чуть тревожно смотрит в камеру. Я (а ведь это точно я, кто же еще?!) – где-то там, завернутая в одеяло с кружевами (Почему, кстати, одеяло? Лето же! Я же летний человек, родилась в самом начале июля!) – ничего пока не знаю, о том, что было, что будет…

И я взяла и нашла его в сетях, это было достаточно сложно, людей с именем Анатолий и фамилией Сергеев оказалось очень много, несколько тысяч. Я искала очень долго, в какой-то момент подумала, что это невозможно. Пока однажды не наткнулась на страницу Анатолия Сергеева, окончившего физфак МГУ приблизительно в то же время, что и мой папа. Может быть, это ничего не значило, но у меня как-то сильно стукнуло сердце. На странице у него на главной фотографии был какой-то невнятный пейзаж: озеро, мостки. По нескольким другим фотографиям тоже было невозможно понять, тот ли это человек с пшеничными усами, который стоял со мной на руках на пороге роддома, или нет.

Я не знала, что ему написать, решила поговорить еще раз с бабушкой, когда приеду летом, по телефону об этом так просто не поговоришь. Я просто поставила лайк под какой-то старой фотографией на его странице. Ничего толком не понятно – край лодки, река, закат. А он через некоторое время написал мне: «Привет, Маша!» На этом переписка закончилась, потому что умерла бабушка, и мы поехали на ее похороны, мне было тяжело и грустно, и совсем не хотелось начинать какие-то разговоры с непонятным мне человеком.

А потом прошло еще три месяца, и вот тогда-то я и написала: «Здравствуйте, я Маша Тобольцева…»

Сейчас, сидя в кафе, я достала фотографию, на которой я еще совсем ничего не знала о мире, я специально привезла ее сюда, чтобы показать ему и спросить: «Это вы? Что было потом?» Посмотрела на нее и убрала обратно в сумку. А сейчас я много знаю? Что у него были пшеничные усы, когда я родилась? Сижу неизвестно где, жду неизвестно кого. Послезавтра мой день рождения, как будто нарочно. Но я не выбирала время, когда лететь сюда, так получилось, очень удачно, одно к одному…

Я бы сама еще долго думала – надо ли мне встречаться с этим человеком, а тут подвернулась конференция, на которую я бы, может, и так поехала. Верю я или не верю в пользу таких мероприятий, но делать что-то надо – говорить, писать, объединяться с себе подобными по разуму и по духу. Может быть, взрослые люди, организующие это мероприятие,

не очень хотят что-то менять, связываться с хозяевами заводов, спускающих в реки и озера грязь, с мусорными магнатами, но мы-то, студенты, на самом деле этого хотим, ведь сюда приехали одни энтузиасты. Даже билеты мы все брали за свой счет, летели в этой связи самым дешевым рейсом, самым старым самолетом, принадлежащим самой захудалой компании, приобретающей свои летательные средства на аэрокладбище где-нибудь под Дрезденом… Кто-то, конечно, считает, что конференции – это пыль в глаза, так серьезные вопросы не решаются. Их решают в другом месте и совсем другие люди. Митинги и то могут решить больше. Но я надеюсь увидеть здесь единомышленников.

– Здравствуй, Маша Тобольцева! – Человек, подошедший ко мне, меньше всего был похож на того, кого я ждала.

Я ждала, что придет очень высокий, худой человек с вздыбленными рыжеватыми волосами, пышными усами цвета колосков, торчащих во все стороны, плохо одетый и растерянный. А пришел хорошо сложенный, скорее плотный человек чуть выше среднего роста, в белоснежной рубашке, светло-голубых джинсах. Светлые волосы были довольно коротко, но не совсем под ежик подстрижены, на висках еле-еле пробивалась седина.

– Я опоздал, прости, дела. – Он виновато улыбнулся. И мне эта улыбка показалась знакомой. – Молодец, что дождалась. – Он положил на стол хороший новый телефон и изящную кожаную барсетку.

– Можно было позвонить… – пробормотала я, приподнимаясь, совершенно растерянная.

Конечно, это он. Он ведь назвал меня по имени-фамилии. Но он не похож на того человека из бабушкиного альбома. В сети на его странице шесть фотографий. И только на одной, черно-белой и совершенно невнятной, есть люди. На берегу большой реки стоят четверо мужчин, то ли военных, то ли рыбаков. Фотография явно старая, случайная, снятая наверняка на пленку, довольно нечеткая, зачем он поставил это фото на свою страницу, куда почти не заходит, непонятно. Наверное, чтобы я однажды увидела и поняла – это он. Да, я сто раз изучала эту фотографию, вглядывалась в лица. Увеличивала лицо человека, стоящего слева, в профиль. Сомневалась. И сейчас я понимаю, что человек слева, в профиль, смеющийся, – это он.

– Да, прости, только сейчас увидел, как сильно опоздал. Срочные были дела, неожиданные. Ну, здравствуй, Маша! – Он шагнул ко мне и решительно обнял меня. – Ты похожа на Валю… И на меня… Пожалуй, на меня больше. На фотографиях этого так не видно.

Я с сомнением посмотрела на мужчину. Даже в мыслях язык не поворачивается назвать его отцом. Зря я это всё затеяла. Чужой человек. Зачем я ему написала? Зачем я его нашла? Зачем приехала сюда? Я попыталась обойти его и пойти к выходу.

– Ты что? – удивился он и перегородил мне путь. – Подожди. Что такое? Ты обиделась, что я так сильно опоздал? Ну, прости, Машенька!.. Садись, перекусим. Я решил сначала с тобой сам пообщаться, а потом уже звать тебя в гости. Надеюсь, ты придешь к нам, познакомишься с… – он слегка запнулся, – с моей семьей, с твоим братом.

– Не знаю, – честно ответила я. Потому что я ничего не знала, вообще ничего – ни о нем, ни о себе, ни о своей маме, которая знает всё.

Накануне перед моим отъездом мама вдруг зашла ко мне в комнату. Я уже легла спать, только что выключила свет. Мама села на кровать, погладила меня в темноте по щеке и сказала:

– Я хочу рассказать тебе, как всё было, чтобы никто другой тебе не рассказал того, что должна рассказать я.

– Хорошо, – ответила я.

– Вот, – сказала мама. – Да. – Она глубоко вздохнула. – Очень трудно разрушать свой собственный прекрасный образ. Да. Ладно. Спи. – Мама поцеловала меня в лоб, поправила одеяло и вышла.