Сибирский послушник
Шрифт:
– Что такое?
– Ничего. Ты помолчать не можешь? Им же ничего не говорят.
– Что ж с того, что не говорят. Так и жизнь пройдет. Выпотрошат и спасибо не скажут. Голову задурят, а потом ее же пересадят... какому-нибудь президенту.
– Папа, головы не пересаживают.
– Думаешь? Зря. Кое-кому не помешает... Хватай его!
Смотритель уронил ружье, вскочил с табурета и бросился к Швейцеру, который вдруг стал белым и начал падать. Дуня поспешила на помощь и успела вовремя: еще чуть-чуть, и он бы точно ударился головой о плиту.
– Я же
– сердито сказала Дуня, укладывая голову Швейцера себе на колени.
– Вечно ты языком мелешь! Ну как тебе сейчас скажут, что ты никто, что тебя на органы вырастили, в пробирке?
– Ну и пусть говорят, - пожал плечами дед.
– Что с того, что мы органы? Все органы... И живут счастливо, не кашляют. А за этими вон как ходят. Я слышал, музыка у них, танцы-шманцы, культурные разговоры. Я б тоже орган какой-нибудь дал за такую жизнь.
– Папа!
– Дуня, если б не сидела на полу, топнула ногой.
– Их же как скот выращивают, под музыку. Помнишь, мы смотрели про немцев? Чтоб благородные были. Принеси лучше самогонки.
– Так я и знал!
– воскликнул старик, но встал.
– Все всегда кончается одинаково: тащи самогонку!
Он поплелся в комнату.
– А если он с нее загнется?
– прокричал он оттуда.
– Ничего страшного, - пробормотала Дуня, гладя Швейцера по щекам. Давай, очнись! Сейчас мы тебя вылечим.
Швейцер открыл глаза и посмотрел прямо перед собой, мимо Дуни. Он подумал про себя, что теперь его глазами смотрит другой человек. Спокойно, не дергайся. Все подтверждается, Врага в природе нет. Есть кое-что другое. Тут Швейцер решил, что нет и Бога.
Дед зашаркал, неся маленький стаканчик.
– На-ка, хлебни.
– Пей залпом, - посоветовала Дуня и деловито шмыгнула носом.
Швейцер вяло глотнул и на секунду перестал существовать. Свободное сознание, метнувшись, подумало, что ошибалось, и Враг все-таки есть.
– Все, все!
– кричала Дуня, размахивая перед Швейцером кончиком шали.
– Заешь, - смотритель сунул ему странный, дряблый огурец.
Вот это Швейцеру, не знавшему маринада, понравилось.
Он осторожно почавкал и снова закашлялся, но уже не так сильно.
– Живой?
– лицо старика расплылось в улыбке.
– На совесть их делают! Как настоящий заглотил.
– Я хочу посмотреть, - твердо произнес Швейцер.
– На что?
– не поняли хозяева.
– На все.
– Он в центр хочет, - сообразила Дуня.
– Папа, я его завтра свожу на экскурсию.
– Ты что, спятила? Его ж вмиг узнают, по шее получишь.
– Я его переодену. Не в этом же наряде он пойдет.
– Да ты опомнись!
– старик рассердился.
– Серега и тот вас до первых гаишников довезет и ссадит. Новая морда, да в наших-то краях!
– Зачем нам Серега? Я его на мопеде довезу.
– Он свалится у тебя!
– повысил голос смотритель.
– И гаишники все равно...
– Ничего не свалится, будет держаться крепко! И мы поедем в объезд, мимо поста!
– Я буду держаться, - неожиданно встрял в разговор Швейцер, который
Дед с остервенением сплюнул.
– Мне-то что, делайте, как хотите. Только я за тебя, Дунька, отвечать не хочу!
– и он погрозил ей пальцем.
– Ежели откроется - последнее заберут!
Но Дуня то ли по молодому незнанию, то ли по широте души не слушала никаких возражений.
– Давай, расскажи, - пристала она к Швейцеру.
– Как вас там держат?
– Он жрать хочет, - дед снова влез не в свое дело. Но в этом Дуня его послушалась: всплеснула руками, отворила дверцу небольшого холодильника и стала вынимать всякую снедь.
– Как удачно, - приговаривала она, - я как раз из центра. Картошку пожарить?
Пожарили и картошку, и какие-то рассыпчатые котлеты. Перед Швейцером поставили полную тарелку всего (он перебрался за стол), положили вилку, а ножа и здесь не дали. Тот на секунду замешкался, гадая, какие правила поведения за столом приняты у его благодетелей.
– Ешь!
– Дуня шутливо нахмурилась. Швейцер казался ей таежной зверушкой, забежавшей на огонек и чудом избегнувшей силков.
И Швейцер махнул рукой на этикет. В мгновение ока он съел все до крошки.
Смотритель, наблюдавший за кормлением, не выдержал и отправился к тайнику, в котором прятал самогонку. Вернулся с мутной бутылью, заполненной на треть, плеснул себе и вопросительно взглянул на Дуню.
– Самую малость, - отозвалась та.
– Ему больше не давай!
Выпили. Дуня сразу разомлела и поделилась со Швейцером шалью. Расспросы возобновились. Швейцер сначала не знал, о чем говорить, но постепенно разохотился и выложил все - про педагогов, Устроение, распорядок дня, бальные танцы, героического Раевского и спасительного Вустина.
На середине рассказа смотритель закряхтел и налил себе до краев.
– Вот, дочка, - сказал он, нюхая хлебную корочку с солью.
– Как головы дурят. Шагающие ягоды, говоришь?
Швейцер через силу улыбнулся. Ему было трудно так вот, с налета смеяться надо всем, во что он свято верил.
– Но мы с тобой попали, дочка, - продолжал старик.
– От таких волчар добра не жди. Надо бы его снарядить, да пусть и отправляется, куда сумеет добраться. Бог помощь. Поездит по свету, притрется, обломается... Все равно ты пропал, - неожиданно сообщил он Швейцеру.
– У тебя же нет бумаг. Документов нет, понимаешь?
Швейцер опять улыбнулся - на этот раз виновато и пожал плечами.
– Что ты все бздишь!
– Теперь Дуня осерчала всерьез. По ее тону Швейцер догадался о примерном значении произнесенного слова.
– Никуда он не пойдет! Спрячем его в подполе, я постелю. Жизнь прожил, а все трясешься!
– Потому и трясусь, - отец не хотел ссориться.
– Что ты вызверилась, делай по-своему, только потом не плачь.
– Не твоя забота, - Дуня звонко поцеловала Швейцера в висок. Этого с ним никогда не делали, и он глупо кивнул в ответ.