Сибирский спрут
Шрифт:
– Не получится. Надо выбираться отсюда. Бандиты, скорее всего, уже ушли. Так что давай подумаем, куда идти, а потом пролезем через ту же самую дыру.
– Как это «куда»? – удивилась Женя. – Ко мне. У меня, между прочим, квартира имеется.
– В твоей квартире жить нельзя.
– Почему?
– Там даже паркет разобран. Кто-то потрудился на славу. Мебель превращена просто в щепки. Даже последний бомж откажется от таких условий. Кроме того, находиться там небезопасно. А вдруг снова кто-нибудь нагрянет?
Женя
– А ты разве нигде не поселился?
– Поселился. В гостинице. Но туда возвращаться нельзя.
– Почему?
– Потому что я боюсь, что меня могут обвинить в убийстве Дмитрия Бондарева.
Я коротко рассказал ей о визите ко мне журналиста и о последующих событиях.
– Да. В гостиницу тоже нельзя. Тогда, может, к моей подруге?
Я покачал головой:
– Нет, Женя. Нам надо в такое место, где мы можем спрятаться. Я уже думаю, может, на вокзал? И в любой соседний город, а оттуда в Москву?
Женя фыркнула:
– «Соседний город», в котором есть аэропорт и откуда летают самолеты в Москву, находится в соседней области. И до него несколько часов езды. Кроме того, нельзя оставлять Игоря без помощи.
Она подумала и наконец предложила:
– У нас есть старая дача. Ее полгода назад Игорь купил по случаю. Кажется, о ней никто не знает.
– Далеко она находится?
– Нет, не очень. На машине минут двадцать.
– Поехали, – решил я.
Мы выбрались обратно через дыру в заборе и пошли по направлению от аэропорта. По моим расчетам впереди должна была проходить трасса, где можно было поймать такси.
Так и вышло. Вскоре мы уже ехали по направлению к даче.
Собственно говоря, «дачей» это назвать было трудно. Так, покосившийся одноэтажный сруб-пятистенок за убогим забором. Из глубоких сугробов то тут, то там торчали черные скелеты деревьев. Возможно, когда-то здесь был сад.
– А электричество тут хотя бы есть? – спросил я, когда Женя, пошарив в щели между бревен, вытащила ключ и отперла большой амбарный замок.
– Не-а, – весело ответила она, – зато тут есть несколько керосиновых ламп и большая русская печь.
И она смело шагнула в темный дверной проем. Я последовал за Женей. В доме было почти так же холодно, как и на улице. Под ногами на дощатом полу поскрипывал иней.
Женя чиркнула спичкой и зажгла одну из керосиновых ламп, стоящих на полочке в прихожей. Колеблющийся огонек осветил внутренности обычной деревенской хаты – старая мебель, занавесочки на малюсеньких окошках, больше похожих на бойницы, домотканые коврики на полу. Главной достопримечательностью комнаты действительно служила большая русская печь.
– Да, – сказал я, прикасаясь к ее безнадежно холодному боку, – на такой хоть сейчас к проруби за щукой.
– Только сначала ее надо растопить.
– Что
– Поленница во дворе. Возьми лампу.
Я зажег еще одну керосинку и вышел во двор. Найдя рядом с поленницей топор, я поплевал на руки и принялся рубить дрова. Через пять минут я уже не чувствовал холода, через пятнадцать сбросил пальто, а через полчаса уже пытался разжечь печь. Получилось это с трудом, пришлось израсходовать полкоробка спичек.
– Эх ты, горожанин, – ласково пожурила Женя, – надо сначала щепочки разжечь, а потом уже поленья.
– Да, так просто, – задумчиво сказал я, посматривая на веселые язычки огня, которых становилось все больше, – а в голову не пришло. Несмотря на высшее образование.
– Тут не образование, а опыт иметь нужно, – отозвалась Женя, которая достала из погреба банки с соленьями, набрала в чугунок воды и поставила вариться извлеченную из того же подпола картошку.
– Вот так, тут полное самообеспечение.
– Блокаду можно пережить…
Через полчаса мы сидели за дощатым столом и с аппетитом уплетали дымящуюся картошку с подсолнечным маслом, квашеной капустой, хрустящими солеными огурчиками и острой смесью, которую Женя изобрела сама и назвала «Огонек».
– Когда ее ешь, кажется, что во рту зажигаются огоньки. И жгут тебя изнутри, – объяснила она.
А потом, вспомнив о чем-то, она вскочила из-за стола и кинулась к буфету. Открыв дверцу и покопавшись в его недрах, Женя торжественно вытащила огромную бутыль, наполненную белесой мутной жидкостью, в которой плескались какие-то стебли и листья.
– Первач, – уточнила она, развеивая все сомнения, – нам надо немного отойти от переживаний. Настоян на мелиссе.
Мы немного выпили. В комнате постепенно становилось теплее. И я почувствовал, что падаю с ног. Женя мигом убрала со стола и достала откуда-то перину, подушки и постельное белье. Честно говоря, я уже несколько раз оглядывал комнату, прикидывая, где устроиться на ночлег. Единственная кровать стояла у покрытого толстым слоем инея окна, и даже мысль о том, что спать придется рядом с ним, вызывала ужас. А больше лежачих мест не было…
– Спать будем на печи, – заявила Женя.
– Никогда еще не пробовал, – отозвался я.
– Вот, заодно и попробуешь, – озорно сверкнув глазами, сказала она, ловко забираясь на печь.
Я сидел за столом, тщетно пытаясь оценить события сегодняшнего, такого длинного и насыщенного дня. И не мог. Мысли путались и, меняя друг друга, то и дело затевали в моей голове безумный хоровод. Сто граммов забористого самогона сделали свое дело, все неприятные воспоминания отошли на второй план, покрылись туманом, стало тепло и уютно. И даже трескучий мороз за ледяными стеклами казался далеким и нереальным.