Сибиряк. В разведке и штрафбате (Охотник)

Корчевский Юрий Григорьевич

– В качестве снайпера у тебя – первый, официально подтвержденный. Что делать будем?

– До полудня далеко, надо идти на участок другого батальона.

– Слева Ведерников и Балабанов, туда нельзя.

– Значит, вправо пойдем.

Они шли по траншее. Где она заканчивалась – ползли, пользуясь небольшими естественными укрытиями: кустами, ложбинами. Предупредили ротного соседнего батальона о действиях. Это было обязательным условием, ведь их могли принять за перебежчиков и расстрелять в спину.

Перебежчики были почти во всех

подразделениях. Немцы вели агитацию через громкоговорящие установки, сбрасывали листовки с самолетов. Листовка служила пропуском к немцам. Некоторые их хранили, надеясь воспользоваться при удобном случае. Другие поднимали для того, чтобы крутить цигарки – на фронте с бумагой было туго. Только доносчиков хватало. Если замечали, что солдат поднял листовку и сунул ее в карман, доносили политруку или особисту. Если при обыске листовку находили, следовал скорый на расправу военно-полевой суд и расстрел.

В действующей армии суды выносили два вида приговоров: самый легкий – в штрафбат или высшую меру социалистической защиты – расстрел.

Заняли удобные позиции. Теперь стрелять должен был Виктор, а Алексей – наблюдать.

На этом участке «нейтралка» выглядела разнообразней: посередине стоял сгоревший немецкий танк, росли несколько низкорослых деревьев, на правом фланге – кустарник. До немецких траншей было далеко – не менее полукилометра.

Выстрел на дальние дистанции всегда труден, даже небольшой ветерок в состоянии отклонить пулю, мизерная ошибка в определении дальности или более резкий нажим на спусковой крючок могли привести к досадному промаху. И не столько было жаль истраченного патрона, сколько огорчало то, что в итоге снайпер обнаруживал себя.

Да и с патронами не все так просто. Они только с виду были одинаковыми. Снайперы использовали для стрельбы только тяжелые пули, применяемые в основном пулеметчиками – легкие пули имели немного другую баллистику и были подвержены большему сносу ветром. Они старались отобрать себе на пункте боепитания патроны довоенной выработки – с более стабильными показателями. Кроме того – только одной партии, указанной краской на ящике. Патроны тщательно осматривали, проверяя каждый. Патроны со слабым креплением пули, с легкими царапинами на ней, небольшими вмятинами на гильзе, неравномерными посадками капсюлей отбраковывали, возвращая пулеметчикам. Из-за большой плотности огня из станковых пулеметов небольшой разброс пуль роли не играл. А для снайперской стрельбы на большие дистанции каждая пропущенная мелочь вела к промаху. В школе учили: один патрон – один убитый враг.

Собственно, этим постулатом Алексей руководствовался на охоте. Но там – из-за экономии пороха и свинца. Но на охоте промахнешься – испуганный зверь уйдет и ты останешься без добычи. Однако зверья в тайге много. Здесь же за промах, за неудачный выстрел можно было поплатиться собственной головой.

В бинокль позиции немцев проглядывались неплохо. Алексей ощупывал взглядом каждый бугорок.

– Витя,

видишь правее тридцать, похоже – огневая точка, пулеметчик.

– Ага, я давно за ним наблюдаю.

Возле пулеметчика что-то шевельнулось, и показался солдат. Он зевнул, потягиваясь.

– Витя, давай!

Алексей не успел договорить, как грянул выстрел. Есть попадание! В бинокль было видно, как завалился фашист. Немцы, видимо, посчитали, что пуля была шальной, и отвечать огнем не стали. Но из окопов и траншей не высовывались.

Когда солнце перешло за полдень и стало светить в глаза, снайперы осторожно отползли назад, в свою траншею. День выдался удачным, каждый открыл свой снайперский счет.

Потом в землянке оба сделали на прикладах по зарубке – водилась за снайперами такая привычка. Отмечали же звездочками на стволах орудий каждый подбитый танк артиллеристы или летчики на фюзеляжах – сбитые самолеты врага.

Вторая пара вернулась ни с чем, был один выстрел, но безрезультатный. Теперь они с завистью смотрели, как Алексей с Виктором ножом наносят зарубки на приклады; потом пошептались.

– Вот что, парни. Завтра мы идем на ваше место, во второй батальон.

– А мы не против, немцы везде есть, – Виктор с Алексеем переглянулись. Наверняка вторая пара считала, что им не повезло с позициями.

На следующий день Алексей и Виктор отправились на левый фланг. Заняли позиции рано, едва начало светать. Замаскировались.

Время тянулось медленно. За немецкими траншеями, довольно далеко, не менее тысячи метров – дальность для выстрела почти предельная – показались две фигуры.

– Чего они делают, не пойму.

– Я тоже.

Немцы медленно приближались. Только тогда стало понятно, что они разматывают с катушек провод.

– Связисты это, связь тянут.

– Виктор, давай одновременно обоих.

– Согласен. Стреляем по готовности.

Зарядили винтовки, прицелились.

– Готов.

Оба выстрела прозвучали слитно. Фигуры упали и больше не шевелились.

– О, на счету пополнение! А парни говорили – место неудачное.

Немцы долго не реагировали на гибель связистов, только потом снайперы разглядели, как к убитым пополз солдат.

– Вить, достанешь?

– Попробую.

В лежащую низкую цель попасть труднее, чем в стоящего человека, а тяжелее всего – в бегущего, да еще зигзагом.

Виктор поднял винтовку, сосредоточился; опустил, шумно выдохнул, поднял оружие снова. Выстрел! Ползущий солдат замер. Убили или затаился? Зато теперь немцы открыли по «нейтралке» огонь из нескольких пулеметов. Причем по звуку выстрелов засекли снайперов почти точно. Пули летели веером, вздымая пыльные фонтанчики, и ложились рядом то впереди, то сбоку, не давая поднять головы.

– Вить, ты как хочешь, а я в следующий раз окопчик вырою – пусть мелкий. Неуютно как-то под пулями лежать, – сказал Алексей напарнику, когда немцы прекратили стрелять.