Сибиряки
Шрифт:
— Вы не верите, Нюся? — вдруг оборвал свою пылкую речь Житов.
— Да чего же мне верить-то? Вы же еще не директор консерватории, правда?
— Ректор, — поправил, обидясь, Житов.
— Ну ректор. Смешной вы, Евгений Палыч… Только вы не серчайте… Раньше все косу мою расхваливали, в музей ее собирались отдать… — И Нюська весело, заразительно рассмеялась.
Житов посмотрел на ее опушенное инеем удивительно красивое лицо, не в силах сдержать улыбки.
Нюська сбавила шаг, умолкла. Молчал и Житов, снова поддавшийся приятному, ласкающему его чувству.
— А вы любили когда-нибудь, Евгений Палыч?
— Я?.. То есть кого?.. — вздрогнул от неожиданности Житов.
— Здрасте! Не себя же, правда? Была у вас девушка?
Житов почувствовал, как запылало его лицо. Зачем она это спрашивает? Что ответить? Да и была ли у него любовь? Возможно, была… Нет, нет, конечно не было… Разве встречи, тихие нежные мечты — это любовь?..
— Настоящей любви не было, Нюся.
— И у меня, — со вздохом сказала Нюська. — А ведь хорошо любить? По-настоящему, правда?
— Правда, — улыбнулся Житов.
— Вы смеетесь?
— Нет.
— Нет, смеетесь!
— Да нет же, Нюся! Просто мне хорошо с тобой… С вами, Нюся, — спохватился, поправился Житов.
Нюська помолчала.
— Значит, нехорошо.
— Почему?
— Ну вы сказали: с тобой, а потом…
Сердце Житова забилось оглушительно, часто. Неужели это и есть оно — его счастье?..
— А вы хотите, Нюся, чтобы я…
— А вот мой дом! — неожиданно перебила Нюська и, опустив Житова, перескочила через кювет, прижалась спиной к калитке.
За воротами рванулся на цепи пес, рявкнул, но, почуяв хозяйку, обрадованно заскулил, заметался. Житов остался стоять на шоссе.
— Ну, что же вы? — глуховато спросила Нюська.
— Так ведь ты же дома, Нюся.
— Идите сюда. Ну!
— Иду.
Житов перешагнул канаву, приблизился к Нюське. Снова рванулся пес. Нюська отвела Житова от калитки. Взяв за руки, подняла на него огромные ищущие глаза.
— И все?
— Что, Нюся?
— Поцелуйте меня, Евгений Палыч.
— Нюся!.. Нюсенька!.. — Житов прижался к теплым податливым губам девушки. И оторвался, жадно глотая жаркий морозный воздух.
— Еще…
Он схватил ее голову, зацеловал в губы, в глаза, в щеки…
— Нюся! Нюсенька! Ты меня любишь? Это верно? Скажи!..
— Что верно?
— Что любишь! Ведь любишь, да?..
Нюська весело рассмеялась:
— Ну вот вы и сразу: любишь!
— Но ведь ты… но ведь мы…
— Целовались? Так ведь не на людях же, правда? Разве обязательно уж и любить? Просто вы мне нравитесь, Евгений Палыч. И красивый вы… Но ведь вы же сами сказали, что по-настоящему не любили. А ведь тоже, поди, целовались, правда?.. Вы осердились, Евгений Палыч?
Житов молчал. Ему не верилось, было дико, что вот всего миг назад он верил в ее любовь… Он сам уже любил Нюську…
— До свиданья, Евгений Палыч. Не серчайте на меня, я ведь ничегошеньки еще не знаю, Евгений
Глава вторая
Не спалось. Поздняков бродил по комнате из угла в угол, присаживался к плите и, подбросив поленьев, рассеянно наблюдал бушующее в печи пламя. Прислушивался к храпу спящих за перегородкой, торопился распахнуть форточку, едва в комнате становилось немного душно и, стоя перед ней, ловил свежительную струю морозного воздуха.
Но вот и в гостинице стало тихо, давно прогорела печь, и только откуда-то с Лены изредка долетали еще вспышки веселого смеха и выкриков молодежи. Затейливые стенные часы нежным малиновым звоном пропели полночь. А сна все не было.
Поздняков, не раздеваясь, ложился на диван и, закинув за голову большие сильные руки, пробовал сомкнуть веки. Но то, что сообщил ему Перфильев уже на пути в Качуг, не давало Позднякову ни заснуть, ни отвлечься. И сообщил-то так, между прочим, словно о пустяке каком: «Кстати, Алексей Иванович, ведь Ольга Владимировна Червинская тоже в Иркутске»… Как кипятком ошпарил! И откуда ему было знать, что Ольга — его, Позднякова, первая жена — бросила в Москве аспирантуру и сама напросилась в Иркутск?.. Ходячая сплетня какая-то! Вот уж действительно от судьбы — что от смерти…
Поздняков в сотый раз отбросил думу об Ольге, встал с дивана, присел к столу. Машинально перелистнул свежий номер местной газеты. В центре страницы портрет Михаила Ивановича Калинина, внизу — снимки празднования 23-й годовщины Великого Октября. Мимо городской трибуны торжественно проходят войска иркутского гарнизона: кавалерия, запряженные в пары белых коней тачанки, с винтовками наперевес пехота. А вокруг снег, снег… О какой поздней зиме толкует Перфильев?.. Опять страница, опять снимки. Целая колонна знаменосцев, толпы нарядных, тепло одетых людей проходят площадь. Вот они, веселые, мужественные сибиряки, новые земляки Позднякова! И ведь здесь, среди них, шла, наверное, она, его Ольга… Поздняков даже вгляделся в лица демонстрантов…
…1931-й. В один из жарких июньских дней на подмосковном пляже Алексей впервые встретился с Ольгой. Группа девушек в купальных костюмах с визгом и хохотом промчалась мимо него. И вдруг одна из них неловко запнулась о песок и упала. Девушка попыталась встать, но не смогла и, словно прося о помощи, оглянулась на Алексея. Тронутое загаром прекрасное лицо ее смеялось, а в больших синих глазах стояли слезы.
Девушка застонала. Алексей бросился к ней, осторожно поднял ее с песка и на руках понес навстречу подругам. Те обступили Алексея, ощупали поврежденную ногу неудачницы и, найдя растяжение, попросили отнести девушку в их палатку. Так на руках и отнес он ее назад, плачущую и смеющуюся, вовсе не чувствуя тяжести своей ноши.