Сибиряки
Шрифт:
Тогда же он и познакомился с Ольгой. А еще несколько дней спустя они были уже друзьями. В то время Ольга заканчивала мединститут, а он — годичные партийно-хозяйственные курсы. Трудно сказать, чем Алексей тогда покорил капризную, взбалмошную москвичку, угодить которой могло разве только само совершенство. Может быть, тем, что он не в пример другим молодым людям умел сносить все ее колкости и издевки? Да и сносил ли? Ольга сама заражала его своим безудержным смехом, а ее выходки и остроты по его адресу — что ж, он и в самом деле таков, чтобы заслужить их. Больше того: Ольга помогала ему понять себя, увальня и невежду, а если где хватала лишку — так ведь это же Ольга! И Алексей смеялся, если ей было весело,
Как-то, в один из первых вечеров, Ольга буквально затащила Алексея в концертный зал, где выступал в то время еще восходящий к зениту скрипач Давид Ойстрах. Алексей был равнодушен к легкой музыке, не понимал и не любил классику и терпеть не мог скрипку. Только ради того, чтобы не испортить Ольге хорошего настроения и не оттолкнуть от себя девушку, Алексей согласился, заведомо обрекая себя на добрых три часа духоты, чопорности и скуки. Как случилось, что ушел он из филармонии наполненный новыми для него, еще сумбурными, но уже приятными чувствами, — он не знал. Может, причиной тому усердие Ольги, как слепца, водившей его в хаосе звуков, ее страстное желание помочь ему уловить смысл и богатство красок, а может быть, сама Ольга — музыка ее рук, шепота, взглядов?
На второй концерт Алексей пошел охотно. Он понял, что Ольга помогла ему увидеть, как в зеркале, свою однобокость, что часть его, Позднякова, забита курсами, техникой, заботами о гаражах, трактах и планах, вторая — пуста. И Ольга с присущей ей страстностью старалась успеть заполнить ее, пока он снова с головой не ушел в свое производство. Она водила его в музей, в оперу, по нескольку раз переигрывала на пианино слышанное им в концертах, пока он не улавливал красоты и мудрости великих творений Баха, Моцарта, Бетховена, Глинки. Радовалась его успехам, злилась, когда он был глух к нюансам и вторым темам, и мучила, мучила, мучила!
О, как он был благодарен ей за эти пытки! Мир прекрасного, еще недавно неведомый, открывался ему.
А следом пришла любовь. Чистая, нежная, она по-иному расцветила небо, Кремль, улицы, звезды.
Незадолго до отъезда Алексея в Горск Ольга ввела его в дом, познакомила с отцом, матерью и даже няней Романовной, с первых лет выпестовавшей их чадо. Однако ни любящая мать Ольги, ни тем более старомодный профессор отец не обрадовались выбору их единственной дочурки и дали понять жениху, что Ольга ему не пара. А вскоре состоялся и тайный мужской разговор между профессором и Алексеем. Но и тут напрасно Червинский пытался внушить своему будущему зятю, что тот может отравить Ольге жизнь, лишить ее призвания, аспирантуры, погубить в ней талант, наконец, ученого, — Алексей не отказался от своего счастья.
В августе он уже ждал Ольгу в Горске…
…Поздняков отшвырнул газету, сдавив руками виски, медленно провел ладонями по гладко зачесанным назад черным, как смоль, волосам. И решительно подошел к вешалке.
Поселок спал. Погасли на столбах редкие лампочки, уступив луне свои сорокаваттные заботы. А с Лены все еще долетали крики и смех гуляющей молодежи. Крепкий морозный воздух приятно освежал лицо, легкие, О какой поздней зиме твердит Перфильев? Такой бы морозяка прошелся по Москве или Горску, где и в 15 градусов уши отваливаются, не
У ворот автопункта одиноко стояла нагруженная кулями грузовая машина, и возле нее, разминаясь, расхаживали пассажиры.
Поздняков вошел в контрольно-проходную будку. За низким барьером у жарко натопленной плиты сидел старичок вахтер, на плите весело кипел чайник, а в углу стояло старое дробовое ружье центрального боя. На стене в узком проходе висела табельная доска с марками под решеткой.
— Здравствуйте!
— Здорово!
Старичок мельком взглянул на Позднякова и, приняв его за докучливого пассажира, занялся чайником. Впрочем, в шубе с поднятым меховым воротником и теплой шапке-ушанке Поздняков и в самом деле очень походил на транзитного пассажира.
— Разрешите пройти?
— Зачем?! — неожиданно строго спросил вахтер, однако больше интересуясь чайником, чем вошедшим. — Не до вас там имя, порядок наводют. Большое начальство ждут. Ступай к диспетчеру, мил человек, он, коли что, отправит. Машин-то ноне не густо ходит. В Иркутск, что ли?
— Мне нужно пройти в автопункт…
— Нечего ходить! Шляетесь тут по гаражам, а мне за вас разносы дают! Вас много, а я один. Нешто уследишь…
Резкий сигнал автомобиля заставил старичка бросить чай и идти открывать ворота. Поздняков постоял, подумал… и прошел во двор.
Огромный автопунктовский двор был слабо освещен редкими, мигающими на ветру лампочками. С высокой выпуклой крыши гаража бросал на снег красноватый свет единственный прожектор. Кое-где стояли автомобили, и около них молча возились люди. Поздняков подошел к одному из корпусов и, нащупав в воротах дверцу, шагнул в гараж. В лицо пахнул знакомый запах бензина и выхлопных газов. Помещение гаража тоже тускло освещено, забито машинами. Наваливаясь плечами и упираясь руками в кузова, люди толкали и перекатывали неходовые машины, выстраивая их в ряды, выравнивая с другими. Некоторые машины, чадя и отфыркиваясь, двигались своим ходом. Небольшой, чем-то похожий на Перфильева, человек в синей стежонке командовал «толкачами», стараясь перекричать гул работающих моторов. Человек в стежонке нервничал, бегал от одной машины к другой и громко и изобретательно ругался. Поздняков с любопытством наблюдал сцену «наведения порядка». Заодно привычным взглядом окинул стены и перекрытия боксов. Стены и деревянные балки перекрытий почернели от копоти, штукатурка местами потрескалась и обвалилась, мощные вентиляционные установки бездействовали.
Неожиданно человек в стежонке подбежал к Позднякову и, легонько потеснив его в сторону, пронзительно заорал:
— Кати сюда-а! Сюда, говорят, кати, ядрена палка!!
Поздняков успел разглядеть его круглое щекастое лицо. Под небольшим, пуговкой, носом зубной щеткой торчали усы, сверкали белые как снег зубы. На вид ему было не более сорока лет.
— Куда, елова голова, правишь! Куда правишь, говорят!! Верти лево! — И, поворотясь к Позднякову, тихо добавил: — Шли бы вы, товарищ, в диспетчерскую. Неровен час, еще придавим или шубку вашу попачкаем. Скажите: Сидоров приказал посадить в первую отходящую… А ну еще, братцы! — заорал он водителям, толкавшим машину.
Войдя в следующий, еще более громоздкий корпус, Поздняков очутился в зале средних ремонтов. Зал был освещен значительно лучше, воздух не так пропитан газами и бензином, а на облупившихся стенах пестрели цветные графики, инструкции и плакаты. Огромные, хорошо сделанные схемы смазки автомобилей невольно обратили на себя внимание Позднякова: таких прекрасных схем не было в его Уралсеверотрансе. Над смотровыми ямами стояли полуразобранные автомобили, и около них валялись на полу инструмент и детали. Людей в зале не было. Видимо, Сидоров спешно мобилизовал их наводить порядок.