Сицилиец
Шрифт:
Я отвернулась, чтобы он не видел, как из глаз выкатились две предательские слезинки. Сердце колотилось так, что, наверное, было слышно во всём отеле.
— Лиза, как ты думаешь, мы можем попытаться всё исправить?
Он взял мою руку и нежно поцеловал. Там, где его губы коснулись кожи, я ощутила сильный ожог, но не отняла руки. Я повернула к нему лицо, и он увидел мои слезы.
— Мне кажется, мы уже пытаемся, Марко. Но, боюсь, это займёт много времени…
— Я буду ждать столько,
Той ночью я ни на секунду не сомкнула глаз, а на следующий день мы с Пьерджорджио вернулись на Сицилию.
Сейчас я стою перед открытым окном и смотрю на струи дождя, бьющие по террасе, по дорожкам, по листьям деревьев, смотрю на серые скучные тучи, скрывшие горы и нависшие над долиной густым тёплым туманом. И я не имею ни малейшего понятия, что теперь будет, что мы будем делать и сможем ли мы сделать хоть что-нибудь, чтобы перешагнуть через прошлое и двигаться вперёд.
От раздумий меня отвлекает телефонный звонок:
— Лиза, привет, как ты?
— Да всё нормально, пап. А ты как?
— Да-а… Честно говоря, не очень… Завтра прилечу в Катанию, и тогда расскажу тебе все подробности. Сможешь встретить в двенадцать?
— Конечно. А что случилось?
— Работа… Сейчас тебе важно знать вот что. Инга в Италии и, возможно, она полетит к тебе. Вернее, она точно полетит к тебе. Не подпускай её к кантине, чтобы ноги её там не было.
— То есть если ты завтра прилетишь… она что уже сегодня может нагрянуть?
— Не знаю. Теоретически может.
— А как я её остановлю? Она же твоя дочь — имеет право здесь находиться.
— Нет, не имеет. Ты мой полноправный представитель и запрещаешь ей. Закрой ворота и не впускай.
— Ворота по выходным и так закрыты, но смогут ли они её задержать?
Ворота у нас как во многих местах на Сицилии перекрывают дорогу, но стоят сами по себе, без ограды. Ворота есть, и они закрываются, и выглядят красиво — каменная арка с узорчатыми створками — но к ним не прилегает забор. На машине проехать нельзя, но обойти их пешком не составит труда.
— Не знаю, сделай что-нибудь, спусти собак!
— Па-ап…
— Если в двух словах, то Инга меня подвела, она передала свою долю в кампании другому человеку и теперь у меня ничего нет, кроме сицилийской кантины, но она попытается и её захватить. Это в принципе невозможно, но, чтобы избежать лишних осложнений, я хочу, чтобы она туда даже сунуться не смогла. Поняла?
— То есть… Подожди…
— Ли-за! Мне сейчас катастрофически некогда. Я тебе всё расскажу. Завтра. А сегодня, пожалуйста, сделай как я прошу.
— Ладно.
— Ну всё, молодец. Целую. Завтра увидимся. В двенадцать самолёт. Я тебе пришлю номер рейса.
Я тут же вызываю по рации охранника:
— Антонио,
— Нет, я её не знаю.
— Тем лучше. Это моя… сестра.
На сердце тревожно. Видеться с Ингой никогда не доставляло мне радости, а в таких обстоятельствах — и подавно. Надеюсь, до папиного приезда она сюда не явится.
Хорошо, что он приедет. За последние годы я привыкла быть одна, но привыкнуть не значит полюбить. Я смирилась, но мне не нравиться быть одиночкой, не чувствовать постоянную поддержку семьи. Так что я рада, что он будет здесь.
— Лиза, — шипит рация.
— Да, Тони.
— Здесь синьор Леоне.
Сердце падает. И взмывает. И снова падает. Марко!
— И ещё ваша сестра. Пропускать?
Что?! Марко и Инга? Как это возможно после всего, что он говорил, целовал руку и… Нет-нет-нет! Это не может быть правдой!
— Нет-нет-нет! Не открывай ворота! Я сейчас приду.
Это не может быть правдой. Это какая-то ошибка. Вокруг меня всё двигается, стены медленно изгибаются, дверь раздувается и становится совсем круглой, будто мне на глаза опустились очки с толстыми увеличительными стёклами. Всё кружится, размывается. Я бегу под дождём, шлёпаю босыми ногами по мокрой земле, по камням, по лужам, не чувствуя боли, сырости, не ощущая ничего, кроме дикой ярости.
— Лиза! Ты же вся промокла! Что с тобой? — кричит Марко через открытое окно машины.
Я смотрю через решётку ворот на его чёрный джип.
— Кого ты привёз?
— Лиза, послушай, она просто попросила подвезти.
— Просто подвезти?
Он выходит из машины, сутулясь, поднимая ворот пиджака подбегает к воротам.
— У меня с ней ничего не может быть. Никогда больше! Ты это знаешь!
— Нет. Я не знаю. Я не знаю, как ты мог согласиться «просто подвезти» эту суку, — я пытаюсь говорить спокойно, но адский огонь, сжигающий меня изнутри, стремится вырваться наружу.
— Я должен был ей сказать, что отношения между нами невозможны. Но я хотел сделать это при тебе, чтобы ты всё видела, чтобы всё было чисто, без недомолвок. Я хочу перевернуть этот лист. Она, — он указывает рукой на машину, — для меня не существует. Но если бы я отказался её подвезти, это было бы оскорбительно для моего достоинства, как будто она имеет надо мной власть, как будто я прячусь от неё. Как ты не понимаешь!
— Не понимаю! Потому что это полная херня! И осознать, что я тебя не понимаю нам лучше раньше, чем позже. Увози её, сюда она не войдёт.