Сицилийский специалист
Шрифт:
— Соседи… — принималась жаловаться Тереза.
— Пусть идут к черту, — спокойно отвечал Марк.
Он купил духовое ружье и хранил его в стенном шкафу в их спальне. Куда бы Виктор ни шел, он всегда его сопровождал. Виктор ежедневно ходил в городскую больницу, где ему разрабатывали пальцы левой руки, и в клинику, где психиатр боролся с навязчивыми страхами и пытался восстановить память.
Марк и Виктор отлично ладили, Виктор был благодарен за то, что для него делалось, а разлука с собственной семьей была ему только на пользу. Он безуспешно старался понравиться Терезе, с готовностью хватаясь за любую работу, которую она поручала ему в саду, не зная устали, играл с детьми, соорудил им неуклюжую клетку для кроликов, учил собаку разным трюкам и часами сидел, вырезая
Марк видел, что Виктор не проявляет интереса к женщинам. Более того, у него появилась мания преследования, и Марку с трудом удалось убедить его, что врач, который массировал и разрабатывал лучезапястный сустав его левой руки, чтобы восстановить хватательное движение, не переодетый убийца.
В один прекрасный день, застилая постель Виктора, Тереза нашла под подушкой пистолет. Это был полицейский пистолет тридцать восьмого калибра с коротким дулом.
— Это естественно после всего, что с ним случилось, — сказал Марк. — Конечно у него есть оружие.
— Я больше не могу этого выдержать, — заявила она. Голос ее дрожал, она была близка к истерике. — Наступает день, когда тебе придется решать: либо он, либо я. Марк бросил на нее суровый взгляд, потом смягчился.
— На следующей неделе ему предстоит очередной осмотр в больнице. Давай с тобой договоримся так: я не намерен его выгонять, но, если доктор разрешит, я постараюсь отправить его куда-нибудь на несколько недель. Захочет вернуться к нам — пусть возвращается, но ты, по крайней мере, хоть немного передохнешь.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 1
Погожим зимним днем 1959 года повстанцы вошли в Гавану. Переход города из рук в руки совершился настолько спокойно, что жители вряд ли осознали, что происходит. Накануне город был наводнен рассвирепевшими, стреляющими направо и налево полицейскими, а на следующий день они исчезли, и вместо них появились одетые в военную форму, вежливые низкорослые крестьяне, которые не допускали никаких эксцессов, за исключением того, что поглотили за двадцать четыре часа все гаванские запасы кока-колы. В конце взлетно-посадочной полосы в аэропорту Ранчо-Бойерос стояли наготове самолеты, которые должны были увезти в изгнание президента, его близких друзей и главных членов правительства. Вокруг чувствовались радость и облегчение, что все разрешилось таким образом. Рестораны и кафе, как всегда, были полны, а столики в ночных клубах приходилось заказывать накануне. Совершенно незнакомые люди обменивались рукопожатиями и поздравляли друг друга. Самые доброжелательные и незлобивые в мире проститутки были, как всегда, заняты делом, а некоторые, особенно великодушные и щедрые, обслуживали клиентов бесплатно, чтобы ознаменовать таким образом первый день победы революции. Туристы продолжали прибывать на самолетах и пароходах и по-прежнему свободно играли в многочисленных казино. Около ста человек, напившихся за ночь до потери сознания, были подобраны новыми отрядами охраны порядка, напоены черным кофе и с почтением водворены в отели. Солдаты, бывшие крестьяне из глухих провинций, увлеченно играли в шарики на ровных, выложенных красивым узором тротуарах Гаваны, весело предлагая иностранным гостям и местным жителям принять участие в игре.
Атмосфера вежливости и терпимости, созданная новым правительством Кубы, не удивляла Сальваторе Спину; он не сомневался, что за рукопожатиями и улыбками кроются твердость и целеустремленность. Он умел лучше других определить, куда дует ветер, и в конце концов понял, что победа повстанцев неизбежна, но был поражен тем, как быстро рухнуло старое правительство.
Однако и тут ему помогло его исключительное, легендарное везение. Накануне падения Гаваны в порт вошел «Гольфо-ди-Поликастро», доставивший для него из Неаполя партию героина в невиданном для западного полушария количестве. Спине удалось закупить в Турции девяносто процентов всего произведенного за год опиума и, минуя традиционного французского посредника
На рассвете, когда Спина поднимался на борт парохода в сопровождении директора таможни, трусившего вслед за ним по трапу, из восточных предместий отчетливо доносилась ружейная стрельба: последние остатки правительственных войск, прежде чем бросить оружие и разбежаться по домам, нервно и беспорядочно палили по любому движущемуся предмету. Спина выпил чашку кофе со старшим помощником, который приходился ему дальним родственником, поблагодарил его, забрал чемоданы и с помощью начальника таможни и нескольких матросов перенес их в свой «кадиллак», который ждал на пристани.
В это ласковое тропическое утро, наполненное громыханием лебедок, криками чаек, летавших над отбросами с судов, перезвоном церковных колоколов и приближавшейся стрельбой, для Спины наступал конец целой эпохи. Мысленно он представлял себе директора таможни в тюрьме на острове Пинос. Накануне он позвонил начальнику тюрьмы и договорился о переводе Боначеа Леона в отделение для политических заключенных с тем, что все его документы будут переписаны на имя узника, содержавшегося в тюрьме без суда и следствия по весьма неопределенному обвинению в том, что он представляет опасность для режима, которому, впрочем, суждено было вот-вот рухнуть. За это начальнику тюрьмы были обещаны гостеприимство и деньги в Майами, но какое-то шестое чувство подсказывало Спине, что вряд ли этот человек с репутацией жестокого тюремщика доживет до награды.
Проходили недели, и все шло своим чередом. Желающая веселиться во что бы то ни стало Гавана устраивала одно празднество за другим. Спина, как и все, ходил по улицам, размахивая флажком, когда его всовывали ему в руки, и неизменно проявлял готовность остановиться и обнять любого встретившегося ему бородатого молодого солдата. Ему оставалось лишь наслаждаться жизнью и выжидать, поскольку новое правительство, на первый взгляд такое беспечное, оказалось на удивление умелым, когда дело коснулось введения контроля в портах и на аэродромах; отправку героина в Соединенные Штаты пришлось приостановить, пока не будут выработаны новые методы и средства борьбы с системой. Почти все, с кем Спина был связан, находились в тюрьме, а некоторые уже были расстреляны в пересохшем рву у внутренней стены крепости Кабанья.
Целый месяц семь чемоданов стояли в сейфе в конторе Спины. Иностранцы, в отличие от кубинских граждан, никаким особым проверкам не подвергались, но инстинкт говорил Спине, что рано или поздно положение ухудшится — будут вскрыты банковские сейфы, произведены обыски и начнут допытываться, почему в стране остались богатые иностранцы без каких-либо определенных средств к существованию. Чтобы избежать внимания к своей персоне, он открыл небольшое дело по экспорту крокодиловой кожи для фиктивной фирмы в Соединенных Штатах.
Мысль о подходящем месте для хранения героина пришла Спине однажды вечером, когда он смотрел из окна своей конторы на кладбище Колумба. Это был настоящий небольшой городок, величественное гетто мертвых, где семьи богатых и сильных покоились в роскошных склепах, часто — миниатюрных копиях великолепных вилл, которые они занимали при жизни. В Гаване культ мертвых был почти так же развит, как в Египте при фараонах. Многие склепы были обставлены дорогой заграничной мебелью и оснащены телевизорами, а в некоторых имелись даже установки для кондиционирования воздуха и электрические лифты. Это кладбище не было безлюдным, как другие кладбища; на хорошо освещенных аллеях толпился народ, особенно в выходные дни и в праздники; возложив цветы на могилы, люди не спешили расходиться, считая кладбище приятным местом для вечерних прогулок.